Восьмой поверенный
Шрифт:
Несмотря на то что анекдот уже давно оброс густой бородой, на лице Синиши нарисовалась улыбка — очевидно, не последнюю роль здесь сыграла манера Селима рассказывать.
— Во-о, вищь, я ж те говорю. Улыбнулся — и все путем. Я и Мейджору сто раз повторял: брата-ан, ну подыми верхнюю губу: она ж у тя под носом, нос упирается в лоб, а за лбом-т у тя мозг, все взаимосвязано, ну. Ты мож быть серьезный, как пророк, но быть таким дольш трех дней — вредно. А он, собака, все серьезный и серьезный. Ну и гиде он теперь?
— Прошу прощения, а кто этот господин, которого вы упомянули? — спросил Тонино.
— Слущ, кто такой Мейджор?! — взорвался Селим. — Джон Мейджор, парень! Премьер бывши, Великобритани! Да я ж те рассказывал, да-да, тебе! Когда меня депортирали с Кореи, я приехаль в Лондон и работаль там в маркетинговом агентстве «Сачи энд Сачи», а они как раз разрабатываль кампаню для тори, тамошнего консервативного крыла. Вот мне и поручили са-амое сложное — как раз так работать с Мейджором, щайтан его забери… Да я те сто процентов рассказывал, щито ты выкобениваешься?
— Селим, давай оставим эту историю до следующего раза, — произнес заплетающимся языком Синиша. — Вообще я хочу сказать, что это все очень здорово, как ты тусовался с этим Майором. Тьфу ты, с Мейджором! Джоном Мейджором… И этот бан Младен, Карл Младен, ну этот… Ну чувак, который собирается долбануть по Вашингтону пассажирским самолетом, это тоже отличная история, ее было бы неплохо продать Голливуду…
— Не по Ващингтону, а по Ню-Йорку, друг, а чувака звать Усама бен Ладен. Он мине об этом сам рассказывал, мы встречались в Эр-Рияде, а потом как-т раз в Бильбао я грил с одним из его людей. Я доложил об этом во все инстанци, — но, блин, вы ж политики, вы ж никого не слушате. А Усама тот еще фрукт, он это сделайт, от увидите.
— Ничего, мы сами с усами, а о политике можешь мне не рассказывать — посмотри, где я из-за нее очутился. Знаешь что… То, как ты сбежал из тюрьмы в Коп… Копенгагене, — это, конечно, круто, а уж то, как… да в общем-то все, что ты рассказал, — это высший класс… Но сейчас я хочу задать тебе серьезный вопрос, врубаешься? А ну поклянись, это самое… в глаза мне смотри: ты что, правда трахал певицу Северину? Нет, вот прям в натуре? Или ты сейчас трахаешь мозги мне и нашему бедному молодому островитянину?
— Я-я? Режь меня от тут, еси я совраль, — провел Селим указательным пальцем по горлу. — Дело было в Бельгии, на гастролях, можь у ней сам спросить.
— Все понятно. Список твой, как ты понимаешь, я отклоняю. Мне тоже в кайф, а уж я-то в кайфе понимаю, но это переходит все границы. Смекаешь? Северина — это Северина, а политика — это политика. Андэстуд? Вообще-то я такую музыку не слушаю, она мне, я бы сказал, противна, но…
Синиша даже не почувствовал, как Тонино мягко подхватил его под мышки и помог подняться из-за сучковатого стола в небольшом саду перед домом Селима. Горячий южный ветер набирал силу, и им нужно было торопиться, чтобы успеть домой до дождя.
* * *
Зимнее солнце, пряча последний теплый лучик, медленно садилось за склон погружавшегося в темноту Перенего Мура. Во главе длинного стола перед Зоадругой сидел поверенный, а
— Ты только посмотри на них! И после этого они вешают мне лапшу на уши по поводу того, что политические партии их поссорят, «мои» партии и «мои» списки! Ё-моё, да они каждый божий день сидят здесь, перекидываются в картишки и орут так, как будто готовы друг друга поубивать.
Тонино улыбнулся и молча пожал плечами.
— А самый прикол в том, что выигрывает всегда Барзи, а этот его кореш начинает потом гнать на третьего. Каждый день их здесь вижу, и всегда одно и то же, каждый день… Постоянно именно эта троица. Мне кажется, что они все время повторяют одни и те же слова. Да даже не слова, они, блин, целые фразы повторяют! «Цой кенса, нахе кенсу» — эта присказка целыми днями вертится у меня в башке, а я даже не понимаю, что это значит. В натуре, это связано с игрой, это есть в правилах, или они просто ругаются?
Не успел Тонино вдохнуть, как Синиша его перебил:
— Знаю-знаю, долгая история, у вас тут везде долгие истории: маленький остров с большими, блин, историями. Постарайся ее подсократить, плиз: у меня к тебе потом будет еще один вопрос, на который ты можешь ответить со всеми подробностями. А сейчас давай покороче. И потише.
— М-м-м… Значит, так. Лет двадцать тому назад Барзи вернулся из Австралии и рассказал, что у него рак. Вся деревня ему сочувствовала, односельчане старались во всем идти ему навстречу. Э-э-э, как бы мне продолжить… История вообще-то очень интересная, и жаль, что ты не хочешь услышать ее целиком.
Синиша смерил его строгим взглядом.
— Ну, если коротко, — быстро продолжал Тонино, — Анрико во время игры всегда кричит на Тому, третьего игрока, и ругает его за то, что тот поддается Барзи. А Тома отвечает что-то вроде: «Как же мне не поддаваться, когда у него рак». Это каждый раз злит Анрико, потому что тот уверен, что у Барзи нет никакого рака и он поздоровее не только его, но и вообще всех жителей Третича. Надеюсь, я ответил на твой вопрос. Прости, если получилось слишком пространно, но…
— Погодь. Эта «кенса» — это, что ли, и есть рак? Типа, английское «cancer» у вас превратилось в «кенса»?
— Мне неловко это признавать, но мои компетенции в английском языке не столь высоки. Так или иначе, «кенса» на третичском наречии определенно означает именно рак, карциному.
— Получается «чё рак, на хер рак?» — и вот эта фигня вертится у меня в голове по вечерам? Зашибись, теперь мне, конечно, стало легче. Ну ладно, а почему Анрико никогда не кричит на брата-симулянта, а наезжает вместо этого на третьего?