Восьмой поверенный
Шрифт:
В остальном, я думаю, мне пока нет смысла появляться в Загребе. Не могла бы ты найти какой-нибудь способ приехать сюда, хотя бы на пять минут?
Ты нужна мне, я хочу тебя. Как раньше, ты помнишь?
Твой ужик
P.S. Серьезно, постарайся приехать.
* * *
— Два письма, черт бы их подрал!
Тонино поднял голову, делая вид, что до этого момента он всматривался в туманные дали.
— Извини, что ты сказал?
— Два письма, парень! Меня, блин,
— Они? Кто, Синиша?
— Шеф, драть его в зад! И эта курица, которая черт знает с кем теперь гуляет. Понимаешь, за два с половиной месяца он прислал только одно письмо и она тоже одно, а, как тебе!? «Продолжай в том же духе, я слышал, что ты делаешь успехи», — твою мать, что он слышал, хрен он мой слышал, от кого он мог слышать? А эта: «Эй, ты там живой вообще?» — причем оба месяц назад, в один и тот же день! Ни до ни после — ничего, хрен там! Скоты паршивые! Я тут только о них и думаю каждый день, стараюсь как-то продвинуться в работе, хочу связаться с ними, но не могу… Дряни, ну и перестали бы уже тогда оплачивать мой телефон, раз так!
— Позвони ей, другой у тебя нет.
— Кому?
— Ну ей, твоей девушке. Шеф — это шеф, им всегда можно пренебречь, пусть он даже премьер-министр, а ей нужно позвонить. С твоего позволения берусь предположить, что ей сейчас тоже нелегко.
Синиша немного успокоился. И правда, Жельке должно быть нелегко. Она и так не могла разобраться со своими амбициями, а сейчас осталась совсем одна, предоставленная самой себе и… Он решительно направился обратно в каюту, но, остановившись на второй ступеньке, повернулся к Тонино и сказал:
— Мой адъютант, нам определенно стоит больше разговаривать друг с другом.
— Не имею ничего против, — ответил Тонино, будучи уверен, что сделал правильный ход. Ему не хватало жизненного опыта, чтобы быть знатоком гендерной психологии, но все то, что он прочитал и запомнил, вдруг подсказало ему: если Синиша сейчас поговорит со своей девушкой, он точно вернется на Третич и останется там — по крайней мере, пока не накопится достаточно топлива для новой поездки на Вторич. Несколько дней он будет психовать, но потом вновь возьмется за работу и останется.
Этот язык чем-то напоминал китайский, но все же был не совсем китайским. Женский голос автоответчика сообщал бог знает что, но Синиша решил, что произошла ошибка соединения. Он вновь открыл на мобильном телефонную книжку и еще раз выбрал «Zhelka».
— Эй, откуда ты взялся со своим звонком именно сейчас? — прошептали на другом конце.
— Алло, дорогая! Это ты?
— Слушай, я в Южной Корее, с шефом и еще десятью бандитами. Мы обсуждаем двусторонние отношения, какие-то корабли и все такое, вот-вот должен прийти их премьер, у нас тут ужин. Вот он… Ну давай, пока!
Звонок оборвался быстро и резко, как будто его и не было. Почему Желька в командировке с премьером? Она же в партии работает, а не в правительстве. Черт, кто знает, что могло поменяться за эти два с половиной месяца! Только двух людей он хотел и мог сегодня услышать, а они оба в Корее! Кому еще позвонить? Некому: разговор с кем бы то ни было начнет действовать ему на нервы через тридцать секунд,
— Маэстро, а там вообще есть чего ловить, на этом Вториче, или мы едем просто так, по приколу? — устало спросил Синиша, садясь с другой стороны от штурвала и не ожидая ответа. Ответа действительно не последовало.
* * *
Около часа дня они отчалили от вторичской пристани. Несмотря на сильный ветер и колючий косой дождь, провожать их вышел чуть ли не весь городок. Все потому, что по острову, словно зимняя туманная дымка, успела разнестись весть о Тонино, который снова остолбенел сегодня утром во время захода в порт, и о поверенном, который в ужасе всем телом навалился на штурвал и, изображая веселую улыбку, добрых пятнадцать минут кружил перед молом. За минуту до этого из порта вышел первый утренний паром на Первич, но история, которая распространялась со скоростью света, уже в третьем пересказе обрела невероятные масштабы. Рассказывали, что паром, едва отойдя от пристани, оказался в плену кругов, которые нарезал Тонино. Многие будущие поколения вторичан будут представлять себе эту легендарную сцену, которой никогда не было.
Первым делом они отправились на почту: Тонино за своим переводческим гонораром, а Синиша за двумя зарплатами. Обоим все было аккуратно выплачено. Потом они немного прогулялись по городу, Тонино зашел к Синожичам за очередной порцией старых еженедельников. Всю дорогу их преследовали злорадные взгляды вторичан. Обедать они пошли в мрачноватый трактир «Ресторан Пыарус», где им принесли подогретый гуляш из консервной банки. За барной стойкой тут же собралась компания, неумело делающая вид, что пара пришельцев их нисколько не интересует. Они бормотали что-то между собой, периодически разражаясь громким хохотом.
— Блин, эти вторичане и правда долбанутые, скажи? — спросил шепотом Синиша между двумя глотками дешевого фабричного вина.
— Было бы странно, если бы я стал утверждать противоположное, — ответил, хитро прищурившись, Тонино. — К тому же, я бы погрешил против истины, — добавил он, прожевав кусок гуляша.
Синиша несколько раз, и во время обеда тоже, перезванивал Жельке, безуспешно пытаясь сосчитать, сколько времени может сейчас быть в Южной Корее. Высокий, излишне любезный женский голос педантично отвечал ему на непонятном языке, что набранный номер выключен, недоступен или бог знает что еще.
— Чин-тон ва-хао-чен, — передразнил он после очередной попытки дозвониться, когда они уже были на «Аделине», копируя интонацию из трубки.
— Кого это выдворили из страны?! — спросил вдруг с искренним удивлением Тонино.
— Чего?
— То, что ты сейчас произнес, можно перевести с корейского как «вы были выдворены из Южной Кореи».
— Что ты несешь? — засмеялся Синиша.
— Серьезно, мне рассказывал Селим Ферхатович. Его же выдворили.
— Тонино… — рассердился было Синиша, потом выдохнул. — Издеваешься, да?