Воспитание чувств
Шрифт:
— Еще бы! Конечно! — И Фредерик с улыбкой мученика попросил аристократа присесть.
Капитанша стала просматривать меню, останавливаясь на причудливых названиях.
— Что если бы нам съесть тюрбо из кролика а ля Ришельё и пудинг по-орлеански?
— О, нет! Только не по-орлеански! [92] — воскликнул Сизи, который принадлежал к легитимистам и думал сострить.
— Вы предпочитаете тюрбо а ля Шамбор? [93]
Такая
92
Только не по-орлеански! — По мысли Сизи, суть остроты в том, что, будучи легитимистом (сторонником династии Бурбонов), он выражает таким образом свою враждебность Орлеанской династии, к которой принадлежал Луи-Филипп.
93
«Тюрбо а ля Шамбор». — Намек на герцога Бордоского, графа Шамбора Анри-Шарля (1820–1883), последнего отпрыска свергнутой династии Бурбонов, которого легитимисты прочили на французский престол под именем Генриха V.
Капитанша решила взять простое филе, раков, трюфели, салат из ананаса, ванильный шербет.
— После видно будет. Пока ступайте… Ах, совсем забыла! Принесите мне колбасы. Без чеснока.
Она называла лакея «молодым человеком», стучала ножом по стакану, швыряла в потолок хлебные шарики. Она пожелала тотчас же выпить бургонского.
— Пить перед едой не принято, — заметил Фредерик.
По мнению виконта, это иногда делается.
— О нет! Никогда!
— Уверяю вас, что да!
— Ага! Вот видишь!
Она сопровождала свои слова взглядом, означавшим: «Он человек богатый; да, да, слушайся его!»
Между тем дверь ежеминутно открывалась, лакеи бранились, а в соседнем кабинете кто-то барабанил вальс на адском пианино. Разговор со скачек перешел на искусство верховой езды вообще и на две противоположные ее системы. Сизи защищал Боше, Фредерик — графа д'Ор. Розанетта, наконец, пожала плечами:
— Ах, боже мой! Довольно! Он лучше тебя знает в этом толк, поверь!
Она кусала гранат, облокотясь на стол; пламя свечей в канделябрах дрожало перед нею от ветра; яркий свет пронизывал ее кожу переливами перламутра, румянил ее веки, зажигал блеск в ее глазах; багрянец плода сливался с пурпуром ее губ, тонкие ноздри вздрагивали; во всем ее облике было что-то дерзкое, пьяное и развратное; это раздражало Фредерика и в то же время наполняло его сердце безумным желанием.
Затем она спокойно спросила, кому принадлежит вон то большое ландо с лакеем в коричневой ливрее.
— Графине Дамбрёз, — ответил Сизи.
— А они очень богаты, да?
— О! Весьма богаты! Хотя у госпожи Дамбрёз, всего-навсего урожденной Бутрон, дочки префекта, состояние небольшое.
Муж ее, напротив, получил, как говорят, несколько наследств. Сизи перечислил, от кого и сколько; бывая у Дамбрёзов, он хорошо знал их историю.
Фредерик, желая сделать неприятность Сизи, упорно ему противоречил. Он утверждал, что г-жа Дамбрёз — урожденная де Бутрон, упирая на ее дворянское происхождение.
— Не все ли равно! Мне бы хотелось иметь ее коляску! — сказала Капитанша, откидываясь в кресле.
Рукав ее платья немного отвернулся, и на левой руке они увидели браслет с тремя опалами.
Фредерик заметил его.
— Постойте! Что это…
Все трое переглянулись и покраснели.
Дверь осторожно приоткрылась, показались сперва поля шляпы, а затем профиль Юссонэ.
— Простите, я помешал вам, влюбленная парочка!
Он остановился, удивясь, что видит Сизи и что Сизи занял его место.
Подали еще один прибор. Юссонэ был очень голоден и потому наудачу хватал остатки обеда, мясо с блюда, фрукты из корзины, держа в одной руке стакан, в другой — вилку и рассказывая в то же время, как он выполнил поручение. Собачки доставлены в целости и сохранности. Дома ничего нового. Кухарку он застал с солдатом, — этот эпизод Юссонэ сочинил единственно с тем, чтобы произвести эффект.
Капитанша сняла с вешалки свою шляпу. Фредерик бросился к звонку и еще издали крикнул слуге:
— Карету!
— У меня есть карета, — сказал виконт.
— Помилуйте, сударь!
— Позвольте, сударь!
И они уставились друг на друга; оба были бледны, и руки у них дрожали.
Капитанша, наконец, пошла под руку с Сизи и, указывая на занятого едой Юссонэ, проговорила:
— Уж позаботьтесь о нем — он может подавиться. Мне бы не хотелось, чтобы его преданность к моим моськам погубила его!
Дверь захлопнулась.
— Ну? — сказал Юссонэ.
— Что — ну?
— Я думал…
— Что же вы думали?
— Разве вы не…
Фразу свою он дополнил жестом.
— Да нет! Никогда в жизни!
Юссонэ не настаивал.
Напрашиваясь обедать, он ставил себе особую цель. Так как его газета, называвшаяся теперь не «Искусство», а «Огонек», с эпиграфом: «Канониры, по местам!», отнюдь не процветала, то ему хотелось превратить ее в еженедельное обозрение, которое он издавал бы сам, без помощи Делорье. Он заговорил о своем старом проекте и изложил новый план.
Фредерик, не понимавший, вероятно, в чем дело, отвечал невпопад, Юссонэ схватил со стола несколько сигар, сказал: «Прощай, дружище», и скрылся.
Фредерик потребовал счет. Счет был длинный, а пока гарсон с салфеткой подмышкой ожидал уплаты, подошел второй — бледный субъект, похожий на Мартинона, и сказал:
— Прошу прощения, забыли внести в счет фиакр.
— Какой фиакр?
— Тот, что отвозил барина с собачками.
И лицо гарсона вытянулось, как будто ему жаль было бедного молодого человека. Фредерику захотелось дать ему пощечину. Он подарил ему на водку двадцать пять франков сдачи, которую ему возвращали.
— Благодарю, ваша светлость! — сказал человек с салфеткой, низко кланяясь.