Воспоминания (1915–1917). Том 3
Шрифт:
Пасха
1-го апреля была Пасха. За суетой по переходу на новое место совсем почти не удалось побывать на страстной неделе на церковных службах. Только на «Плащаницы» я был в 59-м полку, а «12 евангелий» я читал в штабной столовой в присутствии офицеров и солдат штаба.
Заутреня была довольно грустная, полки нашей дивизии стояли довольно далеко от штаба и потому пришлось воспользоваться ближайшей походной церковью Самогитского гренадерского полка, которая от нашего штаба находилась всего в 500 шагах. Погода была убийственная, шел дождь вперемешку со снегом. Стоять же пришлось под открытым небом, т. к. навес был устроен только над алтарем. Внизу ноги уходили в липкую глину. Накануне к нам приехали Матвеевы из Москвы, привезшие опять массу подарков для моей дивизии. Я был очень рад их вновь увидеть у нас, они опять внесли много оживления и своим присутствием прикрасили встречу светлого праздника.
Разговелись мы в землянке, обращенной в столовую штаба, были и сестры Богодуховского
Первый и второй день Пасхи я объезжал верхом полки и батареи, христосовался с представителями частей и офицерами, вернувшись к себе, я нашел почтотелеграмму от командира корпуса с предложением сообщить о настроении в дивизии и ее боеспособности. Я ответил полевой запиской следующего содержания:
«На почтотелеграмму наштакора от сего числа за № 16 доношу, что располагая всего получасом времени для ответа по столь серьезному вопросу, затронутому в почтотелеграме, мне очень трудно подробно и обстоятельно ответить и я принужден наскоро изложить свое мнение.
Революционная волна несомненно очень сильно отразилась на войсках, как на солдатах, так и офицерах, не исключая и начальствующих лиц. С одной стороны среди войск вообще замечается сильный подъем и бодрое настроение. Лишения, недостаток продовольствия, трудные переходы солдаты и некадровые офицеры переносят гораздо легче, чем прежде и безропотнее, но чтобы у них при этом, в случае нашего наступления, оказался порыв идти вперед – я не думаю, напротив, сейчас каждый из них думает более чем когда-либо о сохранении своей жизни, чтобы вернуться домой здравым и невредимым, чтобы зажить новой свободной и, как им кажется, счастливой жизнью. Это последнее так велико, что рисковать жизнью, умереть за Родину – вряд ли среди них найдутся таковые.
Начальствующие же лица и кадровые офицеры чувствуют себя как на вулкане, т. к. каждый из них отдает себе полный отчет, что достаточно малейшей неосторожности с его стороны, малейшей искры, брошенной каким-нибудь провокатором, чтобы сразу, стихийно исчезло бы все доверие к нему солдатской массы и все самые лучшие намерения и труды пропали бы даром.
Принимая во внимание все более и более распространяемое известие, что мы только защищаем родину, отказываясь от завоевательных стремлений, станет очевидным, что войска, стоящие на фронте, скорее пригодны для обороны, чем для наступления. Конечно, случайная какая-нибудь победа с нашей стороны, удачный прорыв фронта противника может влить в войска наступательную бодрость, изменить настроение, но для этого надо ряд счастливых случайностей.
Что касается вверенной мне дивизии, то считаю ее пригодной для боя и боеспособной, но, как недавно сформированной, требующей некоторой боевой подготовки в смысле обучения, т. к. она до сего времени совсем была лишена возможности серьезно заняться в силу разных сложившихся для нее неблагоприятных при формировании обстоятельствах. Ее надо натаскать, если так позволено будет выразиться, что и будет мною сделано, если на это дадут время и если присылаемыми пополнениями мне не будут портить как офицеров, так и солдат, последние за редкими исключениями настолько плохи, что составляют для части скорее обузу, а не подмогу».
В этот же день я отдал следующий приказ по усилению боевой подготовки дивизии. <…>
Переход дивизии из Гренадерского корпуса в 9-й армейский в район Синявки
Только я отдал этот приказ, как на другой день пришло приказание, нарушившее все мои планы. Дивизии приказано было перейти в совершенно новый район вблизи Синявки с переводом из Гренадерского корпуса в 9-й армейский. Хотя Гренадерский корпус и не был особенной приманкой, он был очень распущен, но у меня сложились уже известные отношения со штабом и командиром корпуса, который удивительно мило и всегда трогательно, с безусловным доверием относился ко мне и потому мне было очень жаль с ним расстаться.
К тому же, переход хотя и предстоял всего 50 верст, что для солдат было пустяком, но не то было для обозов, которые были измотаны вконец, не хватало лошадей. Пришлось целую ночь проработать для выработки плана перехода. Благодаря ужасающим дорогам, нечего было и думать делать более 15 верст в сутки, поэтому весь переход я распределил на три дня <…>.
Перед выступлением я был у командира Гренадерского корпуса, чтобы откланяться ему, проститься и поблагодарить за его более чем предупредительное отношение ко мне и к моей дивизии, затем сделал прощальные визиты начальникам гренадерских дивизий [648] [649] . Парский и весь штаб гренадерского корпуса тронули меня очень, расставаясь со мною и выражая сожаление уходу моей дивизии. Парский отдал по сему поводу следующий приказ по корпусу, доставивший мне большую радость:
648
П. С. Стаев и Н. Г. Ставрович.
649
…начальникам гренадерских дивизий… – имеются в виду Стаев П. С. и Ставрович Николай Григорьевич (1857–1933), генерал-лейтенант, в 1911–1916 гг. начальник 2-й Гренадерской дивизии, с 10.03.1916 по 18.04.1917 – начальник 27-й пехотной дивизии. Участник Гражданской войны в армии Украинской державы, с 1919 – в эмиграции в Югославии.
«4 апреля 1917 г.
Приказ № 437 по Гренадерскому корпусу.
15-я Сибирская стрелковая дивизия выходит из состава корпуса. Товарищи-стрелки недолго пробыли с нами – всего около трех месяцев. Придя в корпус, молодая дивизия, только что начавшая свое существование, была принята с открытым сердцем, служили мы все вместе крепко, дружно и связно; все это совершенствовалось с каждой минутой и сулило в будущем вполне хорошие боевые результаты. Теперь приходит пора нам расстаться. Товарищи-стрелки, начальники и подчиненные, офицеры и солдаты всех родов оружия и службы. Выросши чуть не с детских лет в крепком товариществе и привыкши к нему, высоко ценя его вообще и привыкши отдавать должное и издавна уважать всякую организацию и организованность, я с трудом всегда расстаюсь со всем привычным, нажитым, особенно теперь в трудное боевое время. Мне грустно расставаться с вами как вследствие этих причин, так и потому, что мы вместе и так еще недавно встретили с вами зарю новой жизни, пробудившей Россию от векового тяжелого сна; вместе налаживались к обновленной работе на началах свободы.
Дай же Бог вам, товарищи-стрелки, офицеры и солдаты, счастливой и славной службы на пользу родине. От души благодарю всех вас, как начальник и товарищ, за крепкую и исправную всегда боевую службу.
Особенно благодарю начальника дивизии генерал-майора Джунковского за его честный, неустанный труд на пользу общего дела в родной дивизии. Строгий к себе и другим, правдивый, энергичный и преданный Родине, доблестный и хороший товарищ, он был всегда близок к своим войскам по существу и много трудов посвятил боевой службе их и, в частности, посещению позиций, по справедливости служа достойным примером для своих подчиненных. Русское чистосердечное спасибо Вам, глубокоуважаемый Владимир Федорович, за ваше теплое отношение к делу и войскам.
Буду искренно всегда рад, если судьба вновь столкнет меня с вами и всею 15-й Сибирскою стрелковой дивизией на боевом и жизненном пути. Постойте же товарищи крепко за нашу мать-Россию, дорожите золотой свободой и да благословит вас всех Господь.
<…> 5-го апреля я двинулся с штабом тоже в три перехода. Первый ночлег был на пункте Пуришкевича в Погорельцах, второй в штабе 9-го корпуса, а третью ночь я уже был на месте. В Погорельцах нас атаковала эскадрилья немецких аэропланов, сброшено было до 50 бомб, к счастью потери были небольшие, все же мы потеряли 5 лошадей в нашем обозе. Матвеевы из Покатовки двинулись вместе и прибыли в новое расположение штаба одновременно с нами. Это было чудное, совсем не разоренное имение «Грушевка», в котором штаб разместился не только с полным удобством, но прямо-таки роскошно. Дом представлял собой настоящий дворец со всеми удобствами вплоть до электрического освещения. В новом помещении меня ждал мой племянник – сын моей сестры Константин [650] , и ужасно обрадовался его повидать, он переночевал у меня и уехал в свою бригаду, он отбывал повинность в гвардейской конной артиллерии. Полки разместились более или менее хорошо, на довольно сухих местах, заняв хорошие землянки.
650
…сын моей сестры… – Джунковский Константин, в 1917 – офицер Гвардейской Конно-артиллерийской бригады.
Командиром корпуса оказался мой хороший знакомый, командир Измайловского полка, генерал Киселевский [651] , который меня очень радушно принял. К сожалению, это были последние дни его командования, он ожидал другое назначение; его заменил генерал Тележников [652] – довольно отрицательная величина. На другой день нашего переезда в Грушевку пришли подарки, привезенные Матвеевым и в течении нескольких дней мы занимались раздачей их частям дивизии. После этого Матвеевы уехали, к большому сожалению всех чинов штаба, которые все очень сблизились с ними.
651
…Киселевский Николай Михайлович, (1866–1939), генерал-майор Свиты (1909), генерал-лейтенант (1915). С 11.02.1908 по 24.12.1913– командир л. – гв. Измайловского полка, с 04.11.1914 – командующий 3-й гренадерской дивизией, с 23.08.1916 – командир 9-го армейского корпуса, с 09.04.1917 по 12.07.1917 – командующий 10-й армией. Участник Белого движения в составе ВСЮР. С 1920 – в эмиграции в Югославии, с 1928 – во Франции.
652
…Тележников (до 1917 – Шрайдер) Петр Дмитриевич (1863 – после 1920), генерал-лейтенант (1915). С 21.03.1915 по 19.04.1917 – командующий 17-й пехотного дивизией, командир 9-го армейского корпуса с 14.05. по 09.09.1917. С 1919 – в РККА.