Воспоминания биржевого спекулянта
Шрифт:
– Нет, – возразил Каммак. – Я имел ввиду именно – покупать!
– Вы мне не верите?
– Верю!
– Вы не поверили моей информации?
– Поверил!
– Рынок ведь будет падать?
– Да!
– Тогда как?
– Я потому-то и покупаю. Послушайте меня, поддерживайте контакт с этим вашим надежным другом и, когда акции прекратят сбрасывать, дайте мне знать. Немедленно! Вы поняли меня?
– Да, – ответил Джозеф и удалился, плохо понимая, зачем Каммак скупает акции Уильяма Рокфеллера. И понять этот маневр ему мешало как раз знание того, что Каммак был настроен по-медвежьи на весь рынок.
Тем не менее Джозеф повидался со своим приятелем, трансфертным клерком, и попросил его дать знать, когда их хозяин кончит сбрасывать
Наконец он услышал от своего трансфертного клерка: «Старик больше не продает акции». Джозеф поблагодарил и помчался с этим известием к Каммаку.
Тот внимательно выслушал, повернулся к Уилеру и спросил: «Билли, сколько мы купили акций „Святого Павла“?» Уилер заглянул в записи и сообщил, что они накопили примерно шестьдесят тысяч акций.
Заняв медвежьи позиции, Каммак, еще до того, как начал скупать акции «Святого Павла», приступил к продаже самых разных акций. И его позиции были уже очень велики. Он немедленно велел Уилеру продать только что купленные шестьдесят тысяч акций «Святого Павла», а затем продавать еще. Он использовал эти купленные им акции как рычаг, с помощью которого он придавил весь рынок и сильно помог своим операциям по сбиванию цен.
Акции «Святого Павла» продолжали падать, пока не дошли до уровня сорок четыре доллара за штуку, и Каммак сорвал грандиозный куш на них. Он разыграл свои карты с редкостным мастерством и получил соответствующую прибыль. Я бы отметил характерный для него стиль торговли. Ему не пришлось тратить время на размышления. Он мгновенно увидел, что для него есть вещи поважнее, чем прибыль от одного вида акций. Он увидел перед собой сказочную возможность не только начать большую спекулятивную игру в должное время, но и заполучить инструмент для хорошего начального удара. Получив сведения об акциях «Святого Павла», он решил не продавать, а покупать, потому что таким образом он приобретал наилучшее снаряжение для всей кампании по сбиванию котировок.
Но вернемся к моим делам. Закрыв операции с зерном, я отправился на юг на собственной яхте. Я курсировал вдоль побережья Флориды и наслаждался покоем и рыбалкой. Рыбалка была великолепна. Да и все было очаровательно. Я ни о чем не заботился, да и не хотел никаких забот.
Но как-то я высадился на Палм-Бич и встретил там множество приятелей из Нью-Йорка. Все судачили о самом колоритном хлопковом спекулянте того времени. Из Нью-Йорка сообщили, что Перси Томас потерял все до последнего цента. Речь не шла о формальном банкротстве. Это были просто слухи о втором Ватерлоо, постигшем самого знаменитого спекулянта хлопкового рынка.
Я всегда с большим уважением относился этому человеку. Впервые я узнал о нем из газет, когда один из партнеров биржевого дома «Шелдон и Томас», Томас, неудачно попытался подмять под себя рынок хлопка и дом рухнул. Шелдон, который не обладал отважным азартом своего партнера, струхнул прямо на пороге успеха. По крайней мере так об этом говорили на Уолл-стрит в то время. Во всяком случае, вместо того чтобы сорвать большой куш, они потерпели сенсационный крах. Я уж не помню, сколько там было миллионов. Фирма развалилась, и Томас начал работать в одиночку. Он посвятил себя исключительно хлопку и довольно скоро уже опять стоял на ногах. Он выплатил все долги, включая проценты, хотя по закону мог этого и не делать, и после этого у него остался еще миллион долларов. Его возвращение на рынок хлопка было на свой манер не менее замечательно, чем знаменитый биржевой подвиг дьякона С. В. Уайта, который за год заплатил по долгам миллион долларов. Мужество и находчивость Томаса заслужили мое немедленное восхищение.
На Палм-Бич все только и говорили что о провале Томаса в сделке с мартовским хлопком. Каждый знает, как расходятся сплетни: путаница, преувеличения и красочные подробности разрастаются как снежный ком. Мне случилось наблюдать, как слухи обо мне самом разрослись и исказились настолько, что их автор уже через сутки не смог признать свое детище, обросшее колоритными и пикантными деталями.
Толки о последней неудаче Перси Томаса развернули мой ум от рыбалки к хлопку. Я добыл подборки отраслевых обзоров и начал их изучать. Вернувшись в Нью-Йорк, я целиком отдался изучению этого рынка. Все были настроены по-медвежьи, и каждый продавал июльский хлопок. Вы знаете, каковы люди. Думаю, все дело в заразительности примера, и каждый начинает подражать тем, кто вокруг, и все делают одно и то же. Наверное, это разновидность стадного инстинкта. Как бы то ни было, сотни торговцев считали, что продавать июльский хлопок – дело разумное и полезное, а к тому же и надежное. Когда все сразу продают, это даже нельзя назвать безрассудством – слишком осторожное определение. Торговцы просто видели только одну сторону рынка и очень привлекательную прибыль. Они явно не ожидали крушения цен.
А я все это, естественно, видел, и меня поразило, что все мужики продавали без покрытия, а времени на то, чтобы закрыть свои сделки, у них почти не было. Чем глубже я влезал в ситуацию, тем яснее видел все это, и наконец я решил, что стоит заняться скупкой июльского хлопка. Я принялся за дело и быстренько скупил сто тысяч кип. Это было нетрудно, потому что продавцов было очень много. Временами мне казалось, что я могу без всякого риска назначить премию тому, кто мне покажет хотя бы одного торговца, живого или мертвого, который бы не продавал этот чертов июльский хлопок. И я был уверен, что никто за этим миллионом не явится.
Нужно сказать, что все это происходило в последних числах мая. Я продолжал покупать, а они мне продавали, и так до тех пор, пока я не подобрал все ходившие на рынке предложения о продаже и не стал владельцем ста двадцати тысяч кип хлопка. Через несколько дней после того, как я купил последний контракт, хлопок начал расти в цене. И должен особо отметить, рынок был невероятно мил со мной – хлопок шел вверх со скоростью сорок-пятьдесят пунктов в день.
В субботу, дней через десять после начала операции, рост цен начал замирать. Я не уверен, что на рынке осталась для продажи хоть одна кипа июльского хлопка. Моей целью было выяснить, так ли это, так что я выжидал до последней минуты. В итоге я твердо знал, что все продажи идут без покрытия и к понедельнику всех этих парней можно будет вздернуть безо всяких опасений. Поэтому я одновременно разослал четыре приказа о покупке пяти тысяч кип хлопка каждый, по рыночной цене. Это взвинтило цену еще на тридцать пунктов, и все продавцы без покрытия изо всех сил пытались унести ноги. Рынок закрылся на высшей цене. И заметьте, что все это я сделал, чтобы купить последние двадцать тысяч кип.
Следующим днем было воскресенье. Но в понедельник Ливерпуль должен был при открытии показать цену на двадцать пунктов выше, чтобы остаться на равных с рынком Нью-Йорка. Вместо этого Ливерпуль выкинул рост на пятьдесят пунктов. Это означало, что Ливерпуль превзошел нас на сто процентов. Этот рост показал, что я сделал все, что можно было сделать. Мои умозаключения оказались разумны и моя торговля шла по линии наименьшего сопротивления. При этом я не забывал и о том, что мне предстояло избавиться от чудовищного количества хлопка. Рынок может продвигаться вверх рывками или постепенно, но при этом будет не способен поглотить больше определенного объема продаж.
После ливерпульской телеграммы наш рынок просто взбесился. Но я заметил, что чем выше лезла цена, тем все реже попадался июльский хлопок. Своего я не продавал. Этот понедельник был для медведей днем треволнений, хотя и не очень радостных, но при этом я не смог заметить признаков надвигающейся паники; стадное стремление немедленно покрыть обязательства по продажам еще не возникло. А у меня на руках собралось сто сорок тысяч кип хлопка, для которого мне еще предстояло найти рынок.
Во вторник утром я встретил приятеля у подъезда, в котором располагался мой офис.