Воспоминания корниловца: 1914-1934
Шрифт:
— Товарищи, я сын самих что ни на есть пролетариев… Мой отец всю жизнь батрачил, а мать работала прачкой. С шести лет я уже был пастухом. Вы знаете, что это за труд: дождь, холод. Да еще отец избивал.
Тут он спохватился, что батраку-отцу стадо и пастух вроде бы не по чину, и поправился:
— Собственно говоря, настоящим пастухом я стал через год у хозяина.
Никто не замечает, что и в семилетнем возрасте он не мог быть «настоящим пастухом». Речь, подделываясь под народный лад, он сопровождает жестикуляцией, изображая, не то как навоз кидал, не то как корову за хвост дергал. Его девицы, сидевшие передо мной, покатывались со смеху.
Секретарь райкома — самая большая «шишка» в районе. Коммунист-политэмигрант.
— Вот, товарищи, какой пример пролетарской идеологии подает нам наш товарищ X. Его жена приходит в кооператив после закрытия и берет любое в любом количестве, но сама не несет, куда такой барыне? Все в закрытой корзине несет прислуга. Прислуга ей и ночные горшки выносит!
За прислугу и за горшки ему попало дважды:
— Теперь, когда даже среди беспартийных спецов ни у кого нет больше прислуги, товарищ X. не может без нее. Товарищ секретарь говорит, что его отец был служащим. А может, фабрикантом или золотом торговал? Его барыне в сортир, видите ли, слишком далеко. Его барыня кричит на прислугу так, что слышно в райкоме и на улице на радость беспартийных масс.
Чистили его больше двух часов. Последними выступили назначенные заранее райкомом партийцы, которые и произнесли речи в его защиту:
— Считать прошедшим чистку.
Предрыбкоопа (председатель рыбацкого кооператива) начал свою карьеру конюхом, затем стал служащим какого-то учреждения, потом в течение года был судьей в Приморско-Ахтарской, после чего партия его благословила управлять рыбаками. Под видом кооператива подготавливалась почва для рыбколхоза, что вызвало недовольство рыбаков. Они должны были сдавать всю рыбу по грошовой цене. Та же рыба продавалась в потребкоопе в пять-шесть раз дороже, а лучшая шла для рабочего снабжения или на экспорт. Заведующий рыбкоопа снабжал весь райком и исполком крадеными балыками и икрой, устраивал постоянные пьянки. Вопросы сыпались:
— Какая зарплата у товарища Л., что он может каждый день устраивать пьянки? Одна такая гулянка стоит двух месячных зарплат!
— А куда товарищ Л. и товарищ Б. такого-то числа несли четыре больших балыка? Откуда они их взяли?
Председатель комиссии пытался отводить такие вопросы, призывал публику задавать вопросы «по существу» и сам их задавал:
— Расскажите, товарищ Л., как вы провели кампанию по распространению займа?
Товарищ Л. долго говорит о мобилизации и расстановке сил. Но снова врываются вопросы о грубом отношении к женам рыбаков, обращавшихся за пособиями и продуктами. А предком спрашивает:
— Как вы провели кампанию по борьбе с утечкой рыбы?
На вопросы рыбаков Л. отвечает вызывающе, зная, что серая беспартийная скотина ему не опасна.
— А помните, когда комиссия проверяла вашу бухгалтерию, была установлена недостача в 35 000 рублей? И вы отказались сообщить, куда эта сумма делась… Может, теперь скажете?
— На этот вопрос я могу ответить только в бюро обкома.
Все знали, что 25 % местных доходов шло на нужды райкома, который в этих суммах отчитывался только перед высшими партийными органами. Такие вопросы можно было задавать только до начала коллективизации. Предрыбкоопа чистку прошел благополучно.
Завмельницей
Белой муки для населения уже несколько лет не было, завмельницей же снабжал ею всех высоких партийцев. Видели, как он вечером вез два мешка в райком. Выступали, возмущались. Он же был спокоен и почти не отвечал. Комиссия отложила результат чистки до получения «дополнительных данных». Через несколько дней сообщили, что чистку он прошел.
Предстансовета одной из станиц района упрекали в том, что у него нет необходимого «нюха» (то есть качеств легавой собаки) при вылавливании кулаков, что он с ними спокойно разговаривает и даже выпивает:
— Вообще уже не раз отмечалось, что он якшается с беспартийными, и это ему уже ставилось на вид райкомом.
— Сможет ли партия терпеть в своих рядах партийца, который самые важные мероприятия партии и советской власти не может выполнять на 100 процентов?
Возмущались тем, что он проглядел кулака, успевшего распродать имущество и уехать, что другого кулака раскулачили только по указу районных органов. Последние два обвинения были самыми тяжелыми. Ввиду прежних заслуг его не вычистили, а оставили в партии условно сроком на один год.
Был еще один партиец, не помню, где служивший. На него посыпались обвинения из-за его 14-летнего сына, попавшего под влияние своей религиозной тетки. Отец не уследил: активный коммунист дома бывает редко. Его жена, общественная работница, тоже не могла уделять время такому мелкобуржуазному делу, как семья. И произошло нечто ужасное: его сына не только заметили в церкви, но даже выследили, как он носил святить куличи.
Мы с друзьями сделали выводы, подтверждавшие то, что уже знали. При чистке моральные качества человека роли не играли. Для партии важнее всего, чтобы он был беспрекословным ее орудием. Чистка еще раз проиллюстрировала, что все виды советской власти, включая суд, — функции коммунистической партии. Все органы советской власти от низовых до всесоюзных назначаются и устраняются партией. Партия жалует, партия и казнит.
Чистка должна была показать, что в партии существует строгая иерархическая лестница и конспирация, секретность, сквозь которую не проникнуть рядовому коммунисту, что партийцам надо забыть мечты о внутрипартийной демократии, не говоря уже о «воле народа». Времена, когда деревенский митинг мог объявить фельдшера врачом, «потому как народ теперь все может», бесследно отошли в прошлое. Чистка понадобилась не для выявления контрреволюционеров или чуждых элементов. Их выявляет ГПУ, накапливающее агентурные сведения о каждом советском гражданине. Она была нужна для усиления среди членов партии атмосферы неуверенности, сервильности и страха, для поощрения системы сыска и доноса, осознания полной своей зависимости от засекреченного бесконтрольного верховодства. Она показала, что партия никогда не даст своим членам ни минуты на отдых и размышления, будет их постоянно дергать, нередко сознательно загружая впустую. Характерными были также обвинения в «якшании с беспартийными». Руководство панически боялось дружеских, человеческих отношений партийцев с народом. Дело члена партии — приказывать, обязанность беспартийной рабсилы — подчиняться. Чистка выявила нравы правящего класса, и за отсутствием иных развлечений люди ее приняли почти только с этой стороны. Полосканье грязного белья на глазах честного народа свойственно социальному дну, из которого произошла диктатура. Холопская покорность и взаимная жестокость, отсутствие даже следов культуры, забота только о своем материальном благополучии, хотя бы на трупах отца и матери. Отвратительная смесь кабака, каторги и Растеряевой улицы!