Воспоминания о Штейнере
Шрифт:
— (линия жизни из Дорнаха в Москву) — линия "Весов" во мне. Будущее закладывается в отрезке от Мюнхена к Христиании: от ДЕВЫ к СКОПРИОНУ ("Орлу" ли?). Не личные события закладываются, как биография: будущий Дорнах, жизнь в нем, без "Пятого Евангелия" и не были б (ехать в Дорнах я колебался: с Мюнхена).
Не во мне одном так перепутались узлы Кармы.
Вернувшись из Христиании, встречаю я свои 33 года мыслью: в этот год что — то должно случиться: 33 года — склонение к самосознающей душе; отныне, все связанное с душой рассуждающей, мне — яд, гибель.
"Пятое Евангелие" — заглавие курса — объявленное в Мюнхене. Что собой представляет оно — не было ясно; оставалось
Куда деваться в промежуток? Ехать в фьорд; благодарю судьбу за жест без оглядки! Я оказался в числе очень немногих из присутствовавших при ОТКРОВЕНИИ (повторы темы были уже ПОКРОВЕНИЕМ).
В Мюнхен съехалось около 2 тысяч; в Христианию — что — то около 200–300; они удостоились видеть доктора в этот момент первого обнаружения венца всех слов его о Христе Иисусе. Он сам: никогда его не видел таким; обыкновенно являлся на курс, — уверенно, зная, что несет, и прицеливаясь к дням курса издали в распределении материала; внутри материала — взволновывался, присоединяя к продуманному вставшее молниеносно; но в первом звуке была уверенность: рука протягивалась над кафедрою, как у пианиста над клавиатурой.
В этом смысле — скажу: на курс он ЯВЛЯЛСЯ.
Не то в Христиании: явившись в Мюнхен строго и властно, сюда не явился — влетел: вскочил на эстраду (и в жесте и в умопостигаемом смысле) какой — то, простите за выражение, встрепанный, с ершом волос, растерянно вставшим сбоку; не бьюсь об заклад за точность глазного [главного] восприятия, но внутренно знаю: "ЕРШ" был; обыкновенно входил причесанный, с пробором; тут же пробора не было.
Не важно, каким был бы, если б сфотографировали его в ту минуту; важно, как его закрепило сознание присутствующих; были потрясены, удивлены, взбудоражены — первым выскоком; и первым фортрагом, хотя он был еще присказ.
Производил впечатление человека, с огромным усилием взошедшего на Синай, там имевшего наблюдения, вдруг потрясенного тем, чего не ожидал, сраженного даже и не картиной, — а — Голосом; картина осталась неповернутой, как увиделась "вверх ногами", так и изложил.
Производил только "форшунг" [399] , как много раз, не ожидая особого Голоса; а Голос раздался, сметая результаты "форшунга" большими, — после чего вся деятельность его, общества, нас — приобретала новый смысл, в свете которого прошлое становилось предгорьем: почти сметалось и опрокидывалось; менялись судьбы истории, мира, момента, доктора, нас…
399
Forschung. Bi'elyi se r'ef`ere ici `a la m'ethode d'investigation de l'anthroposophie stein'erienne, ne diff'erant en rien de la m'ethodologie des sciences de la nature: la recherche spirituelle est la synth`ese de la perception des faits supra — sensibles et des concepts correspondants.
Как громом пораженный, "человек, делавший форшунги" на Синае, бросился с Синая: и бежал, бежал — от Аравийской пустыни через Европу — в Норвегию, чтобы, не отдохнув, вбежать в лекционный зал, где мы сидели, спокойно ожидая "почтенной академической темы". Лишь принесясь на кафедру, подумал о том, как "ЭТО" передать: впервые вперился в еще не упорядоченное для изложения; действовал лишь импульс: поделиться с теми, кто послан судьбою в Норвегию: поделиться — означало: ПО-НОВОМУ СВЯЗАТЬСЯ; большие события, перенесенные вместе со случайною горстью людей, — связывают эту горсть; так описывал он в первой мистерии случайную группу людей после лекции Бенедикта [400] ; встреча становилась кармической.
400
II s'agit du premi`ere drame — myst`ere de Steiner, Benedictus 'etant l'un de ses personnages.
Для меня встреча с доктором с первой лекции этого курса — ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА; путь, пройденный до Христиании — предгорье, которое очень значительно, но стираемо в памяти с мига вступления в ЛЕДНИКИ. Это чувство испытывал не я один, а ряд лиц в Христиании: курс — обязывал, связывал; если до него он был любим, уважаем, учитель, — в нем он, учитель, стал потрясенным братом, взывающим к соучастию, даже к сочувствию; он искал слов: он потерял… дар слова!
Самое потрясающее в этом явлении бледного доктора, с ершом волос сбоку, — было то, что он… от волнения, как человек за миг до этого имевший Видение, был в его ауре, или, что все равно, — в растерянном беге к нам донес клочек ауры, а слова растерял (он, который ТАК владел словом!), и как Захарий, имевший Видение в храме, но онемевший, — он стал изъясняться знаками; то, как он говорил (две первые лекции) для него — немота, утрата слова от волнения, его охватившего; первое, что поняли (не головою, а сердцем): волнение, мешающее говорить: хорошо помню, как, начав фразу, ее бросал, вперясь глазами перед собою, глядя на нас куда — то наискось, в угол сцены (читал — на сцене): и еще продолжая "ВИДЕТЬ"; не окончив фразы, силился начать новую; он производил впечатление говорящего с собою на людях, безо всякого НАЗИДАНИЯ.
Доктор — великий педагог: десятками ПРИЕМОВ говорил он, ВЛАДЕЯ всеми; тут потерял все ПРИЕМЫ: в том — немота Захария; тут и утрата им для нас "ореола" Учителя: "Учитель" не может так говорить, как говорил доктор; так говорит брат, махнувший рукою на необходимость стоять перед нами в овладении темой для создания условий правильного восприятия; на это раз принесенное настолько раздавливало его, что учитель беспомощно указывал [указывая] на принесенное, как бы даже жался к нам, чувствуя громадное расстояние между своей личностью и темой.
Величием тем "херр доктор" стал маленьким человеком, как мы.
Тут не было приема, — его утрата; я его не видел таким "малым сим"; слетало с жестов почти слышное одно: "Господи, — за что сие!" Но в явленной малости — (доктор — к нам жмущийся брат) — вознеслось его величие, как христианина. Когда темы этого курса доплескивались до "не — членов", поднималось самодовлеющее: "Как он самоуверен!" Указывалось на гордыню его гнозиса; гнозисом самого этого гнозиса был мне он сам, несший нам "Пятое Евангелие", как незнающий, что с ним делать: боящийся прикосновения к теме, перед нами кающийся в том, что его прошлые годы "свободно — духовной жизни", как лишь "доктора", являют именно ему трудность поднять тему: "именно ему" — означало: малому и слабому: среди нас всех.
Верьте мне, знавшему его правдивость, честность, отвращение к сантиментальности и риторике самобичевания — верьте: МАЛОСТЬ и СЛАБОСТЬ его перед образом Христа Иисуса и нами — действительность его отношения к теме Христа, и действительность побратимства с нами: в эту минуту.
Все это так потрясло, так изменило рельефы; хотя он был ведом уже в облике не "мудреца" и не "мага" (Берлинская лекция 12 года [401] ): он все же потряс, когда выявился этот жест стояния перед образом Христа Иисуса; это жест — разбойника, взывающего: "ПОМЯНИ мя, Господи, во царствии Твоем!" И получающего ответ: "Будешь сегодня со Мною в раю". Если христианская тема для — "ПРАВЫХ" догматиков РАЗБОЙНА и они способны поднять камень на РАЗБОЙНИКА, потрясенного словами: "Будешь нынче со Мною в раю", то я заявляю: разбойник мне достовернее в этом жесте и в ответе ему — всех вселенских соборов, не слышавших Голоса:
401
Conf'erence du 24.12.1912 (Erfahrungen des II ebersinnlichen. Die Wege der Seele zu Christus.)