Воспоминания об Аверинцеве. Сборник.
Шрифт:
Вот это совместное разглядывание изданий, перебирание отдельных томов, а особенно наши взаимные реплики, и -- ответы на них, и составляли для меня особую прелесть (конечно, не в церковнославянском значении этого слова "прелести духовной", но лёгко-воздушной и чистой радости, даже восторга и "торжественного умиления" -- от сопричастности), очарование наших книгокопаний в Яме.
Так ведь, копаясь, всегда же и лекцию Аверинцева прослушаешь, не просто что! Даже не лекции это частенько бывали -- семинары, с углублённым рассказом о каких-нибудь забытых поэтах, книжка стихов которых случайно попадала в руки Сергея Сергеича, вроде сборника старинных французских сонетов, который я по его настоянию (или совету?) купил, экспромты на богословские темы, на каковые наводил
Или это были старые издания каких-нибудь библейских книг на еврейском ли, греческом ли, немедленно поворачивавшие наш неторопливо-размеренный разговор в русло библеистики, традиционной библейской экзегезы и современной библейской критики и текстологии. Во всём этом Сергей Сергеич был начитан, знал основные классические учёные труды, насколько я вообще могу судить, пользовался важнейшими классическими словарями по "библейским языкам", часто помнил наизусть какие-то нюансы святоотеческих толкований. Одним словом, как выразился некий автор уже некролога в 2004 году,-- кажется, это была немецкая статья во Frankfurter Allgemeine, он был „Universalgelehrter“, что по-русски можно было бы передать словами "мыслитель-энциклопедист".
Сергею Сергеичу я обязан множеством партикулярных открытий в Яме. Так, он обратил моё внимание на известную монографию Жирмунского об Анне Ахматовой, которую я сперва даже чуть было ни отложил в сторону, сомневаясь, а стоит ли покупать, потому как об академике Жирмунском тогда, в середине 1990-х, едва что-либо толковое знал. Потом мы очень долго и забавно торговались с ним из-за этой монографии, я хотел её взять себе, а Сергей Сергеич уговаривал меня уступить. Возможно, это было в тот год, точнее, в семестр, когда он читал об Анне Андреевне спецкурс. Более точно я не помню, знаю только, что ему эта книга была очень нужна, но и мне хотелось купить (тем более что сам Сергей Сергеич меня этой книгой очень заинтриговал), потому как вроди бы имел "право", её перед тем сам откуда-то выудив. Как бы то ни было, но в конце концов я, естественно, уступил, подумав: но ведь АвЕринцев же просит, не кто-то... Но вот как эта же книга вновь оказалась через пару лет в моём владении -- никак не припомню, разве что смутно. Кажется, Сергей Сергеич её мне сам же и подарил, когда я у него дома чаёвничал.
А вот чудесный сборничек Гёте с его стихами (не Фаустом) мне купил и буквально воткнул в руку уже сам Аверинцев. Такое вот обстоятельство. Вообще, он несколько раз, кажется, за какие-то мои книжки платил, добавив их "на кассе" в свою собственную книжную кучу.
Из богословских имён (как-никак, я был в то время студент-богослов, востоковедом я был по совместительству…) мне приходит на ум ещё Романо Гвардини, труды которого во второй половине девяностых можно было в большом количестве найти в Яме. Его Аверинцев особенно сердечно рекомендовал. О Гвардини я слышал и читал кое-что верхоглядно и сам, но вот более подробно стал интересоваться трудами выдающегося мюнхенского богослова именно "с подачи" Сергея Сергеича. То же относится и к книгам другого католического деятеля, отца-иезуита Эриха Пшывары, которого Аверинцев как-то, помнится, по-особенному любил, везде в Вене покупая его книги (например, в антиквариате Шаден, что на площади Люгек, близ Собора святого Штефана (Stefansdom). Мы там тоже встречались с Сергеем Сергеичем раза два). Частично это чувство привязанности к данным авторам у Сергея Сергеича было связано, вероятно, с его ранними покупками в московских букинистических магазинах. Впрочем, об этом подробностей, даже и по рассказам самого Аверинцева, я не помню. Многое детали, к сожалению, забылись.
Но главной причиной его сердечно-тёплой приязни, думаю, было то, что означенные мыслители ещё принадлежали к той плеяде европейских выдающихся христиан -- философов, теологов, для которых наиболее подходило традиционное святоотеческое определение "богослова": "тот, кто молится, тот и богослов..." Сегодня я не очень-то слышу, по крайней мере в Вене, упоминаний имени Романо Гвардини, а уж тем более Эриха Пшывары. Вероятно, они слишком "консервативны" для большинства молодых студентов, изучающих богословие. Не были они и "учёными" в богословской "науке" в новоевропейском понимании этого слова, каковое определение мнятся приложить к себе богословы и богословские дисциплины в немецкоязычной университетской среде, ориентированной почти что сугубо позитивистски, текстологически. Они были людьми веры и "мыслителями"..., а как ещё лучше скажешь?
Вот их-то и любил Аверинцев, относился с глубоким почтением. И для меня это самый надёжный ориентир. Посейчас.
Другой областью специальных знаний, куда меня "тайноводительствовал" Сергей Сергеич, была классическая филология. Дело в том, что в Яме какое-то долгое время, я бы сказал -- годы, лежали буквально россыпи книг, изданий латинских и греческих авторов. В основном это были дешёвые издания для гимназий, иногда просто тексты классиков, иногда комментарии и глоссарии к ним, переводы на немецкий, французский, английский. Порою встречались красивые и редкие издания, иногда даже старинные (ну, какого-нибудь 18-го века, -- не Средневековье, конечно, но всё же...). Всё это мы с Аверинцевым подробнейше просматривали. Многое он уговаривал меня купить, иногда, как уже сказано, платя за книги сам -- только чтоб у меня та или иная книга была дома! Отнекиваться не имело смысла, хотя я, конечно, поначалу несколько ломался для порядка. Ну кто будет Аверинцеву перечить... Поэтому книжки брал, увеличивая своё книгонаселение, производя "уплотнение"…
В Яме вместе с владельцем Маркусом, а когда и вместо него, царствовала его мать, Фрау Матчниг -- такая представительная венская дама средних лет, и сразу видно -- палец в рот не клади! Если господин Маркус всегда готов был сделать значительную скидку постоянным покупателям, особенно если покупалось сразу несколько книг, то его мама -- ни-ни! Строго как отмечено на обложках. То же можно отнести и к моменту написания этих воспоминаний, то есть к ноябрю 2008 года, благо упомянутые лица и посейчас здравствуют и нисколечко не изменились: смело можно говорить в настоящем времени!
Но с другой-то стороны, какие это были цены! Книги "поплоше", что выставлялись, да и сейчас ещё выставляются в картонных "крабиях" у входа, в середине 1990-х шли вообще по цене от 5 до 20 шиллингов (то есть от 30 центов до 1,5 евро, примерно). И сейчас ещё можно кое-какие книжонки купить по цене от по 50 центов до 2-х евро. За какие-то пару десятков "евриков" и сегодня можно приобрести многотомные издания европейских классиков, не говоря уже об отдельных томах, которые порою отдаются за бесценок, будучи красиво иллюстрированными, издания где-нибудь конца 19-го, начала 20-го века.
А несметные богатства Ямы полагалось начинать осматривать именно с наружных коробок. Что и проделывал Сергей Сергеич, порою находя в этих картонках интереснейшие брошюрки и книжонки. Коробки эти убирались вниз лишь в случае проливного дождя.
Память стёрла, увы, многие частности и конкретные факты, иное смешав в удивительные комбинации. Остались во многом лишь общие впечатления и отдельные яркие образы, по-видимому, неизгладимые. А тогда это была такая повседневность. Вот роешься вместе с Аверинцевым в книгах, наглатываешъся книжной пыли -- но довольный! Потому что -- с Аверинцевым. Поначалу, в самые первые годы меня эти эпизоды даже несколько шокировали своей "сюрреалистичностью": ну как такое возможно, вместе с Аверинцевым рыться в книжках, да ещё чтоб он делал какие-то подарки. Конечно, я тотчас же сообщал домой (то есть родителям в Петербург) по телефону об очередной встрече, и они, естественно, радовались вместе со мной.
Да и не о том речь, что я, допустим, просто встретился с ним где-то в университетском здании или по дороге из университета. Нет, но ведь такое случалось, и нередко, чтоб Аверинцев почти чтo прочитывал мне в Яме „частные“ лекции, мне одному, да об общих церковных знакомых мы с ним говорили (в Латвии, например, были у нас общие знакомые, и в Питере), да ещё и спорили нередко, на самые разные темы. Правда, последнее я позволял себе скорее в более поздние годы, поначалу, конечно же, вовсе на такое не решаясь. Это ж кому только рассказать! Я и рассказывал, и, подобно ребёнку, радовался и гордился. Но то было как благодать -- явилось безо всякой заслуги с моей стороны. Только успевай принимать!