Воспоминания об Аверинцеве. Сборник.

Аверинцев Сергей Сергеевич

23 янв., два дня назад С. вернулся из больницы, 37,4, истомлен долгой болезнью; интересуется нашей политической ситуацией, за переливами которой ему из больничной палаты трудно было следить. К тому же он убежден, что время дилетантов прошло. Так, о реформах Гайдара судить не берется. После августа 91-го метафизическая политика должна смениться конкретной, а он не следил за газетами. В ответ на мое описание «текущего момента» и огорчительной эволюции РХДД (Российского христианско-демократического движения) в сторону противостояния новой власти и союза с лжепатриотической оппозицией, что может надолго загубить идею христианской демо­кратии в России⁵, Сережа, разделивший эти опасения, заметил, что за границей, в Англии проявляли большой интерес к РХДД и его об этом спрашивали. «Во всех случаях, сближение с Бабуриным мне совсем не нравится». А позже добавил: «Я бы с величайшей осторожностью отнесся к идее оппозиции, а тем более к союзу с Бабуриным.

Это союз неза что, а против чего. Г. Попов на IV Съезде предлагал антигорбачевский союз с Алкнисом. Слава Богу, не прошло». Вспомнили из Солженицина: «Волка на собак в помощь не зови». И вообще: «Главное сегодня: толкать под руку правительство — грех, потому что оно единственная реальная, хотя, может быть, и зыбкая надежда… То по­следнее, что я думал о политике, я сказал в “Литературной газете”⁶. Да оградит нас Бог от призраков. Там скрытая полемика против Боннэр и Баткина. Бывают геологические перевороты, по поводу которых нелепо ликовать или потрясать кулаками… Самое плохое свойство империи, что она порождает антиимперскую идеологию. Она слишком связана, с одной стороны, с теократией, с другой стороны, с пародией на нее. Империи не могут ужиться друг с другом, они сживают со света друг друга. А сегодня: снявши голову, по волосам не плачут. СНГ — единственный способ спасти то, что еще можно спасти. Разговоры о Союзе безнадежны, по-видимому, уже с 89-го года, не позже первой половины 89-го, но точно, что в 90-м было уже поздно. А о V Съезде смешно говорить: там баранам сказали, что они бараны, что их нет; они поблеяли и разошлись. С V Съезда, на котором голосовали о ликвидации Съезда и Союза, можно мечтать уже не о Союзе с большой буквы, но хотя бы о союзе с маленькой буквы — экономическом, экологическом, культурном и т.п. Что касается упреков в несостоятельности договоров с Кравчуком, то можно напомнить: вексель, выданный даже преступниками и с преступными целями, может быть предъявлен к оплате. И коммунистам их векселя были только что предъявлены (по поводу умозрительно нарезанных национальных республик и провозглашенных на бумаге суверенитетов). Единственная странность, что до сих пор никто не сказал, что при всей возможной разности мнений в качестве основы суждения должна быть принята некая юридическая концепция, которой можно было бы руководствоваться. Так, если все бывшие республики — колонии, то они никак не могут претендовать на присвоение военных баз, а могут только говорить о сроках выведения их с территории, поскольку принадлежат эти базы метрополии». Кто-то звонил Сереже, расспрашивая его о ситуации с ядерными вооружениями и их размещением, ситуации, которую С. назвал головоломной. С. ответил: «Если атомная база на территории колоний, то они не могут претендовать на нее. И на меня можно сослаться».

Звонок в конце января, С. все еще за границей. Когда я пожаловалась ему на странную для «Новой Европы» публикацию итальянцами в первом номере (пусть и в их версии журнала) опуса пропагандиста нечестия, критика «гиперморализма» русской классики, короче — Вик. Ерофеева, Сережа тоже этому неприятно подивился⁷. «При всей широте мы должны иметь направление, в самом в широком смысле христианское… И какие-то вещи должны быть отторгнуты. Этим мы ведь никаких гонений не устраиваем, ибо у людей есть другие возможности печатать свое. Сегодня не годится старая политика неразборчивости. Надо поднимать бедный андеграунд из подполья! Сейчас объединение с андеграундом абсурдно. Нужна если не агрессивность, то определенность по отношению к нему. Не каждое направление нам подходит».

У Сережи есть задание от Жоржа Нива — о Хомякове. «Хочу разговор о славянофильстве начать с Европы. Они ведь не каприз или курьез, а общеевропейское умственное движение. Те же вопросы, что в Европе, но реализовывались несколько иначе. Те вопросы, за которые у нас взялись светские богословы, там решали бы патеры и пасторы». … С. перешел к сравнению христианской и мусульманской земных стратегий. «Как не схожа геополитика христианства с геополитикой ислама. Христианство, как это ясно из реальности Пятидесятницы, может оставить одну местность и перенестись в другую. Задумаемся над тем, что самые святые места — семь Церквей, которым писал апостол Павел, — заняты нехристианами. А сегодня у нас удивительная ситуация: все как бы верующие, даже художник-кощунник, расписывающий светские картинки поверх икон. Хотя бы кто-то был неверующим».

14 февраля, вечером звонит Сережа уже из кунцевской больницы, где находится со 2 февраля, хочет поздравить с приближающимся Сретением и прочитать два новых стихотворения: одно, посвященное московскому гербу⁸.

Стар и мал

Не в расцвете сил, не средовеки —

Стар и мал здесь Божьи человеки.

Тихо птицы над крестами реют,

Адовы врата не одолеют и т.д.

Другое стихотворение — о России⁹.

Жесткиенавершия ветвей,

Что кресты на холмах могильных…

Первым С. писал «О России», много вычеркивая, второе, «Стар да мал», сразу сложилось.

Вообще-то он устал лечиться. Но главное, что здесь он без семьи и без друзей. Слушал по радио выступление Аксючица (у С. теперь есть двухпрограммный приемник): «Даже не столько смысл (это само собой), сколько тон, самоуверенность, удивляет». Снова приходит в «бешенство» (подчеркнул это слово) от андеграунда: никаких норм и правил! Очевидно, «отчитываясь» за ненаписание своего ответа Парамонову, рассказывал, как его порывы возмущения на то, что ему попадается в одной газете, уже излившиеся на нескольких начальных страницах, прерываются попавшимися на глаза еще более возмутительными статьями.

13 августа, уже с дачи, из Переделкино: обещает дать в «Новую Европу» то, что он пишет для немецкого «Меркурия» по истории церкви на советском этапе. «Я иначе хочу писать для нашей печати, чем длянемецкой, поэтому мне нужно еще несколько дней для переделки и дописывания этого текста. Может быть, отдам числа 21—22¹⁰. Внутренне занят одной работой, из которой может возникнуть нечто для меня важное, — об аппиевомсвидетельстве о Христе»¹¹.

17 августа с дачи. Сережу удручает двойничество РХДД (Аксючица, Константинова, Анищенко) да и некоторых кругов православной церкви. Ира прокомментировала: «Аверинцева все больше пугает исламизация православия через борьбу со свободой совести. При этом они не ссылаются на ислам, а ищут отцов в Иосифе Волоцком и единомышленников — в Иване Ильине. Но Ильин говорил о борьбе не со свободой совести, а — с разбойниками, захватившими Россию. Мечтают возродить такого рода симфонию, которая позволила бы силою бороться с конкурентами».

19 августа. С. поздравляет из Переделкина с днем Преображения. Дети пришли из храма, расстроенные радикализмом священника, дерзавшего оспаривать патриарха. Я Сереже рассказала о моих прениях с другим батюшкой, из Тропарева, по поводу высказанных им на проповеди воззрений на демократов, коммунистов, а также на христианские конфессии. Он посоветовал мне обратиться в Данилов монастырь, «там вам все скажут». Я его спрашиваю: «А разве я расхожусь во взглядах с патриархом?». О. Антоний неколебимо повторяет: «Идите в Данилов монастырь». В ответ С. рассказал, как «один иностранец высказал свое беспокойство, не установится ли в России лжетеократия архиереев?». С. ответил: «Нет, нет, нам грозит лжетеократиялжестарцев» и добавил уже мне: «Ты же знаешь, что архиереев у нас никто не послушается».

23 августа, Переделкино. Сережа огорчен «нелепой» статьей в «Известиях» об итальянском городе Бари, где хранятся мощи святителя Николая. «В то время как католики по доброй воле отдали часть крипты православным и теперь там есть православный престол, в то время как они открыли экуменический институт, изучающий наследие Киреевских, что есть тоже жест доброй воли, у нас это все замалчивается. Но выверенных фактов у меня для возражений «Известиям» нет, на даче не могу их достать. А детали очень важны».

6 сентября, утро, звонок из Переделкино. «Я скажу тебе: вроде бы пустяк, а с другой стороны — дело очень серьезное». Наблюдая за новым подростковым поколением, С. поражен, как резко меняются у них вкусы при выходе из детства. Еще вчера отрок признает только Моцарта и презирает «роки», а вот проходит всего ничего, и он уже слушает и защищает их. «Вспоминая свое раннее прошлое, я вижу колоссальную разницу. Я никогда не угождал современности. Не очень мной любимый Гумилев — автор очень близких мне строчек:

Я вежлив с жизнью современной,

Но между нами есть преграда.

Когда я был подростком, мне все не нравилось, но мои сверстники мне не нравились больше всего. Подростком я готовил себя к полному одиночеству, и когда вдруг, позже наступило время общения, — это был подарок. У меня оказались друзья, жена, я читаю лекции… Книги иностранные я читал больше, чем русские, но я уважал русскую классику. Я вообще уважаю авторитеты… легализованные».

В конце 20-х чисел сентября по телефону мы вернулись к обсуждению соловьев­ской конференции, в которой оба участвовали. Мы восстановили такую картину. В первом заседании (23 сентября), говорят, выступал Кравец, всех напугал и сам испугался, и ретировался, избавившись от возмущенных вопросов. С. вспомнил, как развязалась полемика с «князьями церкви». Отец Валентин Асмус уверял, что антихриста Соловьев писал с себя (старая история!): те же многознание, художественные способности и т.п. Вообще, говорил о нем с неприязнью (что зачастую сквозит у клерикально облеченных лиц по отношению к «вольнообязанным»). Тут ввязалась я, возражая предшествующему выступающему: Соловьев действительно был многоодаренный человек, способный и к самопародированию, но в данном случае версии отца Валентина мешает одна «небольшая закавыка», очевидная из текста «Трех разговоров»: антихрист всем хорош, только имени Христа не выносит, в то время как Соловьев, напротив, без Христа ни шагу.