Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918
Шрифт:
Часовня, небольшая сводчатая комната, была наполнена ароматом ладана, исходящего из древних курильниц. Некоторые иконы были поистине замечательные, написанные раньше XVII века знаменитыми московскими иконописцами.
Старые металлические светильники, в которых горело масло, на цепях свисали с потолка. Перед иконами горели свечи в самодельных подсвечниках, древних и низких. Стену украшали кресты и четки. Тут и там в тусклом свете свечей сияла церковная утварь. На почетном месте покоилась очень древняя рукописная книга в переплете из черной кожи с металлическими застежками.
Хозяин дома с любовью и благоговением показывал мне эти реликвии. Он сказал,
После посещения часовни подали чай, и во время чаепития хозяин дома не без горечи заговорил о политике и об отношении властей к своей общине. Несмотря на все гонения, они остались глубоко преданными царю, обвиняя в этих гонениях государственных чиновников.
За несколько лет до войны в Пскове проходили большие военные маневры, и ожидали приезда императора. Своего монарха по русскому обычаю староверы хотели встретить хлебом-солью на великолепном серебряном блюде. Но губернатор, узнав об их намерениях, не допустил, чтобы их делегацию приняли. Блюдо не сослужило свою службу, и церковный староста, показывая его мне, умолял принять в дар. Я отказалась взять его для себя, но пообещала передать лично императору.
Весной 1916 года, вместо того чтобы проводить свой отпуск в Царском Селе, я поехала в Новгород, продолжая идти по следам прошлого. Я остановилась в женском монастыре, потому что гостиницы были очень грязными, и посетила все достопримечательности города.
Самым поразительным был собор Святой Софии, построенный в X веке Ярославом Мудрым. Этот собор был сильно поврежден неумелой реставрацией, но, тем не менее, сохранил незабываемо великолепный облик как изнутри, так и снаружи. В нижнем ряду иконостаса было несколько очень древних икон, написанных, как полагали, в Византии. Вдоль стен, заключенные в серебряные усыпальницы, покоились останки многочисленных святых – князей, которые в древние времена защищали город от врагов, епископов, которые усмиряли варваров. По обычаю я обошла все усыпальницы и поцеловала все реликвии, заметив не без дрожи, что почти все тела сохранились в целости.
Я также посетила близлежащую деревню Михайловское, где век назад жил наш знаменитый поэт Пушкин. Дом, в котором жил Пушкин, давно сгорел, но был построен другой дом, точно в таком же стиле, и в нем были мебель и вещи, принадлежавшие поэту. Я провела ночь в этом доме в огромной старинной кровати из цельного красного дерева со столбиками и бронзовыми медальонами.
Вечером я вместе со своими спутниками сидела на веранде, с которой открывался вид на безграничные поля. Мы наблюдали за отражением заката в реке, заросшей камышом. Все дышало миром и покоем. Казалось, будто ничто не изменилось за сотню лет и не могло измениться вообще. Я сохранила чудесные воспоминания об этой поездке.
Читатель должен понимать, что подобные развлечения и экскурсии длились недолго и проходили с большими промежутками в течение двух лет. Я не пренебрегала своей работой в больнице; главным образом оттого, что у меня было так много других тем для раздумий, я не считала привычный порядок нашей провинциальной жизни однообразным.
Но чтобы порадовать персонал нашей больницы, который начал проявлять беспокойство и неудовлетворение от незаметной нудной работы, я попросила, чтобы наша часть была переведена на фронт, а тем временем организовала мобильное подразделение, которое послала на фронт в Двинск, расположенный приблизительно в семидесяти пяти милях от Пскова.
Работа этого меньшего подразделения шла главным
Зимой 1916 года я поехала в Двинск и нашла здание для нашего подразделения. Впервые после 1914 года я попала на фронт и была удивлена происшедшими переменами. Они были во всем, начиная с солдатских лиц и кончая сложными сооружениями, которых требовало ведение окопной войны. Казалось, будто эти сооружения были крепостями, построенными для постоянного проживания. Город стоял наполовину в руинах из-за налетов аэропланов; он был ужасающе грязен. Солдаты были немолоды и не выглядели бравыми, а, наоборот, несчастными и оборванными, казалось, они даже уменьшились в росте. Нигде не было слышно ни песни, ни смеха. Все было серо, уныло и тягостно.
В тот день, когда наше подразделение начало свою работу, я отправилась в окопы с медсестрами и работала с ними целый день. Полученные мною впечатления были ужасны. Жаль было видеть этих бедных мужиков, неделями сидящих в грязи и холоде, не зная ни того, какую позицию они занимают, ни даже того, чего от них ждут. Ясно было, что они уже сыты по горло войной, не понимают и ничего не хотят в ней понимать. Они стали настолько равнодушны, что, когда немецкие самолеты кружили над ними, ни один из них не поднял головы.
Так я несколько раз приезжала на фронт и с каждым разом расстраивалась все больше.
Принцесса Люсьен Мюрат, с которой я познакомилась в Париже, несмотря на все трудности, каким-то образом приехала в Россию, чтобы самой увидеть те условия, в которых мы воюем. По моему приглашению она приехала в Псков. Было странно слышать ее оживленную французскую речь в этой провинциальной обстановке. Ей было все интересно, и на нее большое впечатление произвело мое новое, более серьезное отношение к жизни. (Странно говорить, но эта живая парижанка, которая никогда хорошо меня не знала, была единственным человеком, который заметил эту перемену во мне; моя семья не заметила.)
На следующий день после приезда Люси я отвезла ее в Двинск в открытом автомобиле. Было очень холодно, и вести машину было трудно из-за снега, но мы благополучно добрались до места назначения. Ночь мы провели в купе железнодорожного вагона. Местные чиновники пришли туда засвидетельствовать нам свое почтение. Мы были на самой передовой линии огня, и моей гостье очень хотелось пережить какое-нибудь захватывающее приключение, но ни в тот вечер, ни на следующий день, когда мы пошли в окопы, не раздалось ни выстрела. И не прилетел ни один вражеский самолет. Принцесса казалась разочарованной таким неэффектным приемом.
Она уже была в течение какого-то времени в Петрограде и рассказала мне все слухи, которые там бродили. Помимо других впечатлений, движимая любопытством, она искала встречи с Распутиным и была поражена силой его взгляда, внушающей благоговейный страх.
Я помню, меня очень удивил факт, что кто-то стал бы искать встречи с Распутиным. Я очень много слышала о нем, но ни отец, ни брат, ни я никогда не видели его. Мы просто презирали его, и я не могла понять в то время, как образованная женщина может позволить, чтобы ее представляли ему, или искать его общества. До самой своей смерти он был всегда окружен группой возбужденных, истеричных женщин, над которыми имел, как говорили, необъяснимую власть.