Воспоминания. Стихи. Переводы
Шрифт:
Вопрос о приеме меня в СП затянулся. Несмотря на рекомендации И. Г.
Эренбурга и Б. В. Томашевского, под разными предлогами обсуждение то
откладывалось, то Фадеев предлагал повременить с приемом, то отказывали без
всяких мотивов. Так прошло несколько месяцев. После того, как в декабре 1942
года вопрос обо мне безрезультатно обсуждался в шестой раз, я решил, что
больше добиваться приема в СП не буду.
Видя мое состояние, моя жена, сама еле передвигавшая ноги, доживавшая,
как
объясниться с «начальством». На ее счастье при разговоре присутствовал
Николай Асеев, с которым я не был
* В это тяжелое время с нами также делились своими пайками латышские
писатели, жившие в Москве, — Я. Я. Ниедре и Ф. Я. Рокпелнис.
79
даже знаком. Он попросил показать ему мои переводы, взял на несколько дней
«Хрестоматию западноевропейской литературы» и «Антологию поэтов
французского Возрождения». Переводы ему понравились, некоторые из них он
даже переписал для себя. Асеев написал в президиум СП прекрасное письмо,
лестно рекомендовавшее мою работу39. Но я настолько не верил в успех
очередной попытки, что даже не отнес письмо в СП. Однако Асеев не
отступился. В июне 1943 года по его настоянию, в мое отсутствие, я был
принял в члены Союза прямо на его президиуме, минуя приемную комиссию.
Хотя и здесь литератор Митрофанов, постоянно выступавший против меня,
заявил: «Талова нельзя принимать в Союз советских писателей. Он —
контрреволюционер».
Членство в Союзе спасло меня от голодной смерти, но уже не помогло моей
жене — в начале 1944 года она умерла от последствий голода40.
Когда я покидал пределы Франции, я был там уже признан поэтом, даже
стал этаким мэтром. Вокруг моего стола в «Ротонде» собирались молодые и
уже признанные поэты и художники. Вышли две книжки стихов на русском
языке, мои стихи публиковались на французском, печатались рецензии. С
возвращением же в Советский Союз, уже в 1922-1923 годах из-за разных
взглядов на литературное творчество у меня в Одессе возник конфликт с
Бабелем и Багрицким. С угрожающими нотками в голосе меня называли
«белогвардейцем». Я был обескуражен. К тому же нелепая необходимость
подачи о себе декларации, установленная для всех литераторов41, надолго
отвратила меня от литературы. Я получил такой удар, что вынужден был стать
«советским служащим», чтобы не умереть с голоду. Годы 19231934 меня
отупили, и я уже не мыслил когда-нибудь вернуться в ряды литераторов.
Неожиданным образом в эти годы я получил напоминание
поэтическом прошлом. В институте Ленина я получил заказ на переводы с
итальянского писем к Ленину для примечаний к одному из томов его собрания
сочинений. Подходит ко мне библиограф и шепотом говорит: «Да вы,
оказывается, поэт! Вот я выписал, что о вас пишут в «Русской зарубежной
книге». А редактор знаете кто? Кизеветтер!» — с ужасом таким говорит25,42.
80
Благодаря Игорю Потупальскому я стал поэтом-переводчиком и потихоньку
продолжал писать свои стихи, долго не пытаясь их публиковать. Наконец, в
пятидесятые годы я отослал несколько стихотворений в толстые журналы и
даже предпринял попытку издать сборник стихов — сдал рукопись в
Гослитиздат. Однако всякий раз я получал отказ под предлогом
«несовременности» моей поэзии. Я оставил всякие попытки что-либо
публиковать, понятно, продолжая писать.
И вот после сорокадвухлетнего молчания меня случайно «открыл» Сергей
Поделков, редактор «Дня поэзии — 1964», он опубликовал одно мое
стихотворение. Другой толчок к моему возрождению дал Арсений Тарковский
на праздновании моего семидесятилетия, где я читал свои стихи. В эти же годы
я впервые публично выступил со стихами в Союзе писателей Грузии. Успех
меня ошеломил. Меня объявили и «Большим поэтом», и «мастером», и даже
«поэтом Грузии». Последнее, видимо, благодаря стихам, посвященным
Тициану Табидзе, Пиросмани и переводам из грузинской поэзии.
Присутствовавший на чтении Марк Лисянский неожиданно для меня объявил,
что будет добиваться издания моей книги. Я сомневался в успехе этой затеи,
однако, поддавшись уговорам близких, начал все-таки готовить к изданию
сборник своих стихов и переводов. Состав сборника обсуждал е И. Эренбургом.
Попросил его написать предисловие и неожиданно услышал: «Я охотно
написал бы его, но теперь все, что будет исходить от меня, может стать только
волчьим паспортом»43.
81
ИЗ ДНЕВНИКОВ ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ
9 января 1965 г. Часто собеседники удивлялись, как я с моей биографией
уцелел, не был репрессирован. Отвечал им: «Я никуда не совался, жил
затворником, старался больше сидеть дома, да и при том, я ведь был
беспартийным. Время от времени меня вызывали в Союз писателей, чтобы в
очередной раз спросить: «Зачем уехал? Зачем вернулся?».
5 марта 1965 г. Узнал, что сейчас в Москве Анна Ахматова. Она