Восстание на Боспоре
Шрифт:
– Видишь, кузнец-то! – не удержался Андирак, усмехаясь. – Знает, куда прыгать!
Княгиня повела на малорослого Андирака своими глазами с поволокой и заметила про себя, что князь, забыв их распри и взаимные укоры, любуется ею. Она жеманно опустила ресницы. Ей было приятно в эту минуту внимание мужчины. Может быть, и тот также найдет ее прекрасной. Если бы!
Сзади тащилась на изнуренных конях рать, вооруженная чем попало. Передние всадники из дружин Андирака и Мирака еще имели вид воинов, но позади шла пешая масса люда с дрекольем, одетая в рубище. Люди томились от жажды, изранили себе ноги
К полудню, когда воины начали поговаривать о привале, им повстречалась незнакомая конница, быстро приближающаяся из дымной мглы. Дружинники оживились, сонная дрема слетела. Старшие окриками приказали сомкнуть ряды и склонить копья. Передовой отряд лучше других вооруженных воинов поднял невообразимую пыль копытами своих коней. Табана с неудовольствием прикрыла лицо платком. Серо-аспидный слой пыли сразу заставил потускнеть ее алое одеяние и припудрил волнистые волосы.
Воины построились в конную лаву перед князем и княгиней, образуя заслон. Андирак выпрямился в седле и приложил руку к бровям.
– Глаза застилает! – с сердцем заметил он. – Скачут быстро, кони у них свежие!.. Но их немного.
– Ого! Го-го! – раздался протяжный крик.
Встречные осаживали коней в ста шагах от передовых воинов мятежного войска.
– Ого! – изменившимся голосом отозвался Андирак. – Да ведь это Мирак!
Он заерзал в седле, однако постарался совладать с собою и выехал вперед. Табана продолжала ехать шагом. Она заранее знала, что Мирак не простит Андираку его промаха. И когда до ее ушей донеслись ругань и крепкая степная брань, она лишь усмехнулась. Поравнявшись с яростно спорящими князьями, взмахнула плеткой и приветливо кивнула Мираку:
– Здравствуй, Мирак! Слава и честь тебе от всего народа и войска! Ты достойно выполнил свое посольство. Да вознесут тебя боги на крыльях славы!
Мирак отвернулся от незадачливого товарища и отвесил поклон нарядной княгине.
– О Табана, ты похожа на невесту!.. Спасибо за твои слова! Но мое сердце разрывается, когда я думаю о своих дружинниках, они легли костьми по вине этого слепого мерина! Этого пьяного энарея! Тьфу на его глупую голову!
– Кто пьяный энарей?! – вспылил Андирак, хватаясь за рукоять меча. – Будь свидетельницей, Табана! Мы теперь будем спорить железными языками наших мечей!
– Прекрати, Андирак, свои угрозы, не распаляй своего сердца, оно у тебя еще меньше, чем голова. Свяжешься драться с Мираком – потеряешь и то и другое. А мне жаль тебя. Ты еще мог бы стать славным князем… Тебя же, Мирак, прошу: не упрекай Андирака, ибо побеждать и терпеть поражения – дело обычное в жизни воеводы. Пожмите друг другу руки и помиритесь. Вас рассудит Фарзой.
– Фарзой?.. Гм… – Мирак пристально посмотрел в лицо Табаны.
– Чего ты? – улыбнулась княгиня. – Уж не грызет ли и тебя черный червяк зависти?.. Я говорила тебе и еще скажу: пойдешь за Фарзоем, будешь велик и славен! Будешь упираться – сгинешь, как комар при первом морозе. Сейчас два пути: или с Диофантом и его наемниками – это путь позора и унижения, или
Мирак засопел от внутреннего волнения. Табана умела влиять на него. После минутного колебания князь вздохнул и сказал:
– Фарзой стоит лагерем у Трех Курганов. Это час пути.
– С богом вперед! – Табана взмахнула плетью. – Эй, воины! Вперед, под знамя славного князя Фарзоя, к славе, к победе, к добыче!
Войско дружно двинулось навстречу мглистым далям, воины затянули песню. Едучи плечо в плечо с Мираком, княгиня расспросила его подробно о его поездке, интересовалась внешностью Савмака, заставила подробно перечислить все вооружение, полученное в Пантикапее. Наконец засыпала расспросами о Фарзое – как он выглядит и о чем больше всего говорит с друзьями?
– Знает ли он, что в твоем посольстве и я участница?
– Нет, княгиня, не знает. Я не сказал об этом Фарзою.
– Правильно поступил. Ну, а он сам не интересовался мною, не спрашивал обо мне?
– Нет. Но когда пленный воин сказал, что ты в отряде Андирака скрываешься от домогательств Гориопифа, то, как мне сказал Танай, он сильно разволновался…
– Разволновался? – оживилась Табана, оправляя ожерелье.
– И хотел сразу же выступать в поход, чтобы выручить тебя на беды… «Это, – говорил он, – жена покойного друга моего, и я обязан защитить ее жизнь и честь».
Лицо Табаны ярко вспыхнуло, брови дрогнули, улыбка расцвела, подобно весеннему степному маку. Вдова почувствовала себя почти полностью счастливой от сознания, что Фарзой не забыл ни дружбы с Бораком, ни ее самой.
– Мне кажется, что мы едем медленно, – вдруг сказала она. – А что, если Андирак поведет войско, а мы дадим коням волю и проскачем до лагеря галопом?.. Не люблю я эту томительную езду шагом!
9
На раскинутой кошме посреди княжеского шатра жаром горели золотые предметы. Пифодор бросил тут же связки мехов и зеленую накидку с золотым шитьем.
– Это – золотой калаф с самоцветами, говорят, принадлежал еще старой царице Камасарии. А накидка привезена царицей Алкменой из Фанагории.
Фарзой испытующе взглянул на усатую физиономию грека.
– Когда ты успел добыть такие украшения? Просто я удивляюсь тебе, родосец! Неужто в ту ночь, когда нас с тобою намеревались казнить?
Пифодор скривился в лукавой улыбке и затряс головой, звеня серьгою в ухе.
– Нет, не в ту ночь. Да не то важно, князь, а другое…
– Что же?.. Кому надевать столь красивые наряды? Женщин нет в нашем лагере. Надо отослать эти драгоценности обратно в Пантикапей и вручить Савмаку, он подарит их Гликерии.
– Нет, Гликерия не примет их, у нее есть и не такие!.. Она сама дала мне эти уборы!
– Для чего?
– Ах, князь, как коротка твоя память!.. Ведь в степи страдает от неудобств походной жизни жена друга твоего – Табана!.. И через час она будет здесь. Мирак выехал ей навстречу. Чем ты обрадуешь ее?.. Накормишь бараниной и угостишь боспорским вином? Это неплохо. Но если ты подаришь ей вот эти вещи, то угодишь ее женскому чувству как нельзя более.
Князь рассмеялся и, подойдя к греку, дружески хлопнул его рукой по плечу.