Восстание на Боспоре
Шрифт:
Величественным жестом рассерженная княгиня указала советникам и послам на выход. Те, стараясь не бряцать оружием, бесшумно вышли из покоев Табаны, пристыженные и озадаченные.
Табана давала последние наставления старому агарскому воеводе, главе посольства:
– Ты ответишь мне за это, если я в ближайшее время не взойду на ложе Фарзоя!
– Взойдешь, княгиня, взойдешь! – поспешно уверял ее растерявшийся старик. – Только не гневайся, не распаляй своего сердца!..
После этой знаменательной встречи Табаны с послами дело с заключением брачного союза стало двигаться быстрее. Теперь послы уже не требовали полного невмешательства Фарзоя в дела Боспора, но
Это более устраивало самолюбивого Фарзоя, он стал благосклоннее, принял представителей и долго беседовал с ними за чашей вина.
Степь – хороший проводник всяких слухов. И в Пантикапее прекрасно знали о всех необыкновенных событиях, что совершались в скифских землях, и по-своему оценили их.
Глава пятая.
Перед грозой
1
Тревога началась перед восходом солнца, в те часы, когда сон становится особенно крепким. Горожане вскакивали с нагретых лож, и их перепуганные, заспанные лица там и тут появлялись из слуховых окон. Эхо походило на то, как полевые сурки высовывают из нор свои тупые морды перед грозой.
– Всемилостивые боги! – почесываясь, шепчет почтенный боспорец, которому так надоел грохот событий. – Доколе это будет продолжаться?..
Улицы сразу оказались подобными бурлящим весенним потокам. Сотни и тысячи вооруженного люда, еще не успев вытрясти из голов серую муть сновидений, бежали, не жалея ног, вниз, к порту, подбадриваемые окриками старших.
– Эге-гей! – прогремел резкий и высокий голос Атамаза, что бежал вместе с другими. – Не задерживайся! Чего ты, как старая баба, бедрами раскачиваешь? В порту враг высаживается, а ты брюхо растрясти боишься!
– В порту высаживаются враги!
Эта весть быстро разнеслась по городу. Одни встретили ее с ужасом, другие со злой радостью, надеясь на расправу с рабами, захватившими власть.
На стенах акрополя замелькали шлемы и копья. Скрипели ворота. Всадники мчались по пяти в ряд к западным воротам, склонив тяжелые сарматские пики. Грохот копыт потрясал стены домов.
Весь город пришел в движение. Отряды конницы скакали по направлению к Парфению, месту вероятной высадки врага. С портовых настилов били по морю огромными камнями тяжелые катапульты. Камни шлепались в воду, поднимая фонтаны брызг.
Савмак уже в порту. Он стоит на высокой груде еловых бревен и зорко следит за всеми движениями войск.
– Нет еще настоящей сплоченности и быстроты, – с недовольным видом бросает он приближающемуся Атамазу, – движутся нестройно, будто отступают, теряют свое место в десятках, одна сотня мешает другой! Катапульты заводят долго, стреляют редко!
– Верны слова твои, – кивает головой Атамаз, – не восприняли еще бывшие рабы науку войны. Но сегодня, заметь, Савмак, все поднялись куда дружнее, нежели в прошлый раз! Еще солнце не взошло, а мы уже отправили конных, заняли стены и башни людьми, даже обстрел начали!
– Все равно медленно!.. Помнишь, как быстро мы в школе воинов изготавливались?.. Довольно, труби отбой! Пусть разбираются по сотням – и на завтрак!
Помятые лица горожан начинают расправляться, появляются кривые усмешки. Остряки подмигивают друг другу:
– Посмотри, как наш новый царь наказал море, подобно персидскому царю Ксерксу! Только тот велел высечь море, а этот
Царь с высоты помоста громко говорит воинам, чтобы они лучше изучали ратное дело, готовились к будущим боям. Его пурпурная хламида видна далеко. Серо-аспидные щеки чуть розовеют от раннего солнца. Он хорошо выбрит, волосы расчесаны и прихвачены вокруг головы тесьмой. Утренний ветерок шевелит непокорные кудряшки, путает их, бросает на лоб, отчего лицо Савмака выглядит простым, как у портового грузчика.
– Пойдем завтракать, – предлагает он Атамазу, закончив речь.
– Нет, Савмак, – отвечает тот, – иди один, побудь с Гликерией, а то она совсем мало видит тебя. А я пойду к Синдиде, там выпью вина, подкреплюсь и усну. Я всю ночь проверял дозоры на берегу и совсем не смыкал глаз.
– К Синдиде? – усмехнулся царь. – Уж не поразила ли тебя страстью дородная жрица?
– Есть там помоложе, кроме курносой Синдиды. А в пирожки ее я действительно влюблен! Твои царские повара готовят неплохо, но далеко им до Синдиды. Она жарит пирожки в масле. Попробуй – пальцы откусишь! Право!.. Я повел бы тебя к ней, но нельзя тебе. Не хмурься, шучу. Даже просился бы со мною, и то не взял бы тебя. Зачем обижать Гликерию! Это мне вот иного пути нет. Семья, дети, свой дом – все это не для меня. Ничего не вижу впереди, кроме чего-то красного, горящего, и слышу звон мечей. Ты – царь, твоя голова нужна народу, а у меня лишь две дороги: сегодня – к Синдидиным пирожкам, а завтра – в сражение, в битву с врагами нашими! Иди к Гликерии!.. Эх, выпить бы чего-нибудь кисленького!
– А дальше красного, горящего, как ты сказал, ничего не видишь? – спросил Савмак задумчиво.
– Дальше – пока не хочу видеть! Борьбы хочу, гибели врагам нашим! Поклялся не снимать с плеч кольчуги, пока не сокрушим всех недругов! А когда водрузим трофей победы – тогда увижу. А что увижу – не знаю.
– А пока одно красное? – рассмеялся Савмак.
– Красное! – решительно ответил Атамаз, тряхнув волосами.
– Что ж, ты прав! Готовиться надо к большой крови! А красным нас не испугаешь. Мы как быки – от красного взъяряемся!
Они посмотрели друг другу в глаза. Атамазу пришло на память, как они когда-то подрались в школе.
– Упрям и бесстрашен ты, Савмак, с молодых лет. Настоящий бык! А вернее, орел – вон куда взлетел! Слава тебе!
– А мне кажется – всех нас выбросила вверх неведомая сила!
– Надо, Савмак, удержаться на этом верху! Чтобы не уподобиться тем козлам, которых хищные птицы сбивают со скал, а потом терзают в пропасти.
– У козлов есть рога и крепкие ноги. Пусть попробуют!
Савмак стал серьезен, выпрямился, его лицо приняло угрожающее и жестокое выражение. Он смотрел на восток, в сторону пролива. Сейчас рабский вождь преобразился в настоящего повелителя, гордого царя, не склоняющего голову ни перед кем. Атамаз, раскрыв рот, с изумлением наблюдал эту перемену и почувствовал что-то вроде суеверного почтения к этому человеку. Он поклонился и хотел уйти. Но неожиданный зевок и затяжной кашель заставили обоих повернуть головы.
Из-под бревен вылезал с кряхтением человек в изодранном, грязном гиматии. Солома набилась в его пепельно-серые волосы, а лицо напоминало гнилую, исклеванную курами репу. Он щурился навстречу утреннему солнцу и чесался, продолжая кашлять и мигать воспаленными глазами.
– Зенон, это ты? – расхохотался Атамаз.
– Слава богам, пока это я, а не мой дух-двойник!.. Если бы ты увидел мой дух, то это означало бы мою скорую смерть.
– А хочется жить, Зенон? Скажи, что еще ты хотел бы получить от жизни?