Восставшие из пепла
Шрифт:
Он представил на мгновение, как пыльные всадники возвратились в лагерь императора, как слово в слово передали его ответ василевсу. Представил, как помрачнел император, а в сердце Анны, его Анны, всколыхнулась гордость, она одна поняла его бесстрашие и благородство. Увы, не знал Иванко, что Анна была уже не та, что, услышав его ответ василевсу, она лишь пожала плечами, равнодушно и бесстрастно подумала: на что он надеется? Глупец… Но он, Иванко, представлял ее прежней, ему казалось, что она ждет его с нетерпением, страстно мечтает прижаться к его могучему телу и согреть его своими объятиями. Нет, ни с одной из женщин, которых он знал, ее и сравнить нельзя. То были просто мимолетные тени на его пути, когда он останавливался отдохнуть, случайные родники, из которых он наскоро утолял жажду и, отправляясь дальше, тут же забывал их. Анна же обещает вечное блаженство… Мысли об Анне сменились мыслями о разговоре с послами императора. Если его ответ василевсу передали
С этими мыслями он, вытянувшись на жесткой постели, заснул. И тотчас, едва он смежил глаза, приснился ему узкий, зажатый каменными стенами, длинный коридор, в конце которого стояла Анна и звала его…
Император, когда ему передали ответ Иванко, чуть не захлебнулся от злобы, вся желчь поднялась в нем. Глупый конепас так обнаглел, что позволил себе издеваться над ним, василевсом ромеев, выставил на посмешище перед воинами… Родной камень теперь ему дороже и милее мягкой ромейской постели?! Так пусть и подохнет на своих родных камнях… И этого рыжего кабана он, Алексей Ангел, возвысил до себя, одарил своим именем и любовью! Почему не отравили его, не распяли, когда он переступил порог дворца? Почему не оскопили, когда он только помыслами осквернил его любимую дочь Анну?..
При мысли об Анне василевс совсем разъярился; он вскочил с походного трона и зашагал по шатру. Послы расступились, чтобы не мешать ему.
— В гости меня приглашает?! — скривил губы император. — Хочет, чтобы я по-доброму гостил у него… Он еще меня попомнит… Попомнит! Доброта! Я ему такое устрою, что он и слез своих отереть не успеет… — И приблизившись к послам, Алексей Ангел прошипел: — И вы не отрубили этому конепасу голову вместе с поганым языком его? Трусы!..
Послы лишь виновато хлопали глазами. Василевс вернулся к трону, сел, демонстративно вытянув ноги.
— Убирайтесь вон! Ничтожества…
Повторять приказ было не нужно. Выбегая из шатра, послы чуть не сшибли с ног нового севастократора Алексея Палеолога, который направлялся было к императору, но теперь заколебался — войти или нет? Наконец он пересилил страх. И только вошел, император гневно закричал:
— Пусть трубят поход. Погибните все, но через пять дней я хочу ночевать в Станимаке! А потом и в других крепостях этого бунтаря!
Его желание было исполнено. Станимак был взят. Ромеи сделали подкоп под стену со стороны реки и ворвались в город. Еще не умолкли крики детей после резни, еще не стих звон мечей, еще дым разъедал глаза, а василевс уже распоряжался в крепости. Ни один воин Иванко не остался в живых. Их трупы подхватила весенняя река и понесла вниз, перекатывая по камням, как дуплистые деревья, которые долго боролись за свою жизнь. Много злости и сил истратили воины василевса в безжалостной сече, но Станимак был только одной крепостью. Перед взором василевса возвышались горы, в их складках стояло множество таких же твердынь, в их теснинах таилась грозная опасность. В любую минуту на его войско с высот мог обрушиться каменный водопад и превратить людей в кровавое месиво. В любой момент конница Иванко, затаившаяся в скалистых и лесных дебрях, могла напасть и исполосовать его воинов. И василевс начал трезветь: с помощью одного слепого гнева он ничего не сделает. Волк должен хитростью подобраться к теплой овечьей шкуре. И Алексей Ангел созвал походный совет, чтобы обсудить создавшееся положение. Но слушать он никого не стал, просто приказал самым знатным приближенным собраться в дорогу. Им следует явиться к Иванко с предложением о мире на его условиях. Василевс распорядился написать договор и скрепить его золотой императорской печатью. В этом договоре он признавал севаста самостоятельным владетелем захваченных им земель, называл его своим сыном, орлом, вскормленным с его ладони, своей болью и гордостью, приглашал его в гости.
И севаст Алексей-Иванко вновь принял послов василевса по всем правилам ромейского двора, вместе с ними пил и веселился до поздней ночи. Он радовался договору, скрепленному золотой печатью, императорскому всепрощению, но от поездки в Станимак отказался. Он нагрузил мула подарками, велел передать Анне золотое монисто, а маленькой Феодоре — чудесное ожерелье. Но все же Иванко задумался — а не зря ли он так осторожничает? Неужели император, решившийся на мир и дружбу с ним, причинит ему какое-то зло? Добромир Хриз отрекался от василевса несколько раз и, несмотря на это, каждый раз получал его прощение, ныне владеет Просеком и Струмицей, а он, Иванко, любимец императора, нарушил клятву верности только однажды… Нет, если император будет настаивать, Иванко поедет к нему. Василевс есть василевс. Эта мысль его успокоила. Льстецы тоже постарались: василевс признавал его равным, самостоятельным владетелем обширных земель, разве этого мало? И все же, что он выиграл? Анна была женой другого. Но что мешает императору расторгнуть ее брак с Феодором Ласкарисом, как он поступил с зятем Камицы? Император отдал дочь протостратора в подарок Добромиру, а его продолжает дразнить малолетней Феодорой. Хотя бы поэтому стоит наведаться к нему…
От этих мыслей Иванко сделался опять замкнутым, нелюдимым. Он не хотел делиться ими даже с братом Мите, чтобы тот не поколебал его. Ему казалось, что его торжество, его победы не будут полными без Анны. Ведь ради нее он все начал! И он должен получить ее. Иначе, что она о нем подумает! Назовет его трусом и постарается забыть. И это в лучшем случае. А в худшем — всю жизнь будет его презирать, а себя — упрекать, что любила недостойного варвара. Нет, Иванко должен ее увидеть! И потом снова потребовать ее руки у василевса…
Севаст перестал пить, но ясности в голове от этого не прибавилось. Он ходил отрешенный от всего, будто полусонный. Лазутчики сообщили, что опять прибыли знатные ромейские гости. Иванко вышел их встретить и изумился; впереди верхом на коне ехал зять василевса, севастократор Алексей Палеолог, следом — тонколикий священник с крестом и позолоченным Евангелием в руке, замыкал свиту молодой прислужник, ведя трех, белых, как ангелы, коней. Кони пряли острыми ушами, храпели нетерпеливо. Увидев коней, Иванко зашелся от восторга. Знатные гости объявили, что коней василевс прислал ему в знак дружбы, что он снова приглашает Иванко в гости, что посылает ему в подарок Евангелие, на котором поклялся: во время их встречи с головы Иванко не упадет ни одного волоска. Священник открыл Евангелие — вот здесь василевс поцеловал святые слова, когда произносил эту клятву. Пусть севаст Алексей-Иванко взглянет, чтобы самому убедиться — поцелуй от губ императора еще заметен. Иванко на самом деле увидел на пергаменте отпечаток губ и стал приглашать гостей к трапезе.
На следующий день севаст приказал собираться в гости к василевсу. Стан Главака и Мите пытались его отговорить, но Иванко не слушал их.
Утро было чудесное и ясное, когда они тронулись в путь на Станимак…
Вместе с Иванко отправилось много людей, но с приближением к Станимаку его свита весьма поредела. Льстецы отставали, затем и вовсе исчезли один за другим. У крепостных ворот Станимака с ним стояли только Главака и Мите. Несмотря на то, что брат и верный друг его были противниками этой поездки к василевсу, они не оставили Иванко одного. Когда они втроем приблизились к стенам крепости, тяжелые кованые ворота открылись, затрубили рога. Из крепости вышли копьеносцы, двумя рядами встали по сторонам дороги, образуя широкий коридор, и тут же в глубине этого живого коридора засиял василевс со своей свитой: император ехал встречать гостей. Глаза Иванко скользнули по женщинам, отыскивая Анну. И в этот миг севаст увидел: ромейские воины с обеих сторон наклонили длинные копья и устремились к нему. И прежде чем Стан Главака, Мите и он сам успели выхватить мечи, копья вонзились в тело Иванко, подняли его с коня и бросили под копыта лошади василевса. Кровь его обагрила землю. Иванко попытался подняться, раздался истошный женский крик. Алексей Палеолог нагнулся с коня, взмахнул мечом, и голова Иванко откатилась в пыль. Ромейский меч погасил его последнюю мысль — ту, о родном камне, который милее и дороже всего чужого богатства.
Когда Калоян перешел Хем
Глава первая
…И на одну такую крепость Просек ромеи раньше не обратили внимания и не заняли ее… А Хриз присвоил ее себе и превратил в неприступную твердыню. Готовясь к битве с ромеями, он собрал хорошо обученное и вооруженное войско, заполнил хранилища съестными припасами и пустил стада волов и овец пастись по горным кручам…
…Тогда император, видя, что не может добиться поставленной перед собой цели и не желая более тратить на это время, начал переговоры. Он уступил Хризу крепости Просек, Струмицу и их окрестности. И хотя Хриз был женат, император обещал отдать ему в жены одну из своих родственниц. Вернувшись в Константинополь, он разлучил дочь протостратора с ее супругом и отправил ее к Хризу…