Восставшие из пепла
Шрифт:
Как-то к нему привели несколько знатных пленников, пойманных под Пловдивом. Испуганные рыцари упали на колени. Они просили о милости. Калоян думал: если он их сегодня простит, завтра они будут его врагами. И станут биться против него яростно, ибо сегодня он видит их унижение. Смерть им! Он приказал рыцарей повесить. А их оруженосцам и бедным погонщикам мулов велел убираться подобру-поздорову. Куда бы они ни пошли, — думал Калоян, — они разнесут молву о доброте болгарского государя к простым людям.
Калоян не спешил появляться у стен Адрианополя. Он лишь послал легкие куманские отряды следить за неприятелем, осаждавшим крепость, чтобы дать знать крестоносцам о своем присутствии, а защитникам Адрианополя придать уверенности. Куманы непрерывно тревожили рыцарей, не позволяли им запасаться продовольствием. Вскоре Калоян узнал и о прибытии Балдуина с войском, которое сразу же пошло на штурм города, но безрезультатно — стены его были прочны и неприступны. Даже подкопы не пугали ромеев, они знали, что Калоян со своим войском находится рядом. Со стен крепости на землекопов беспрерывно выливались кипяток и расплавленная смола, обрушивались тяжелые
Калоян не разрешал своим воинам жечь костры и поднимать шум. Он запретил им даже пить вино. Позволил лишь перед самым боем, и то совсем немного, чтобы крепче стали руки да побыстрее разгорелась отвага…
Перед рыцарским войском на фоне синего неба черной громадой возвышалась Адрианопольская крепость. Снова штурмовать ее теми же силами бессмысленно. Нужно брать крепость в осаду.
Неожиданно на помощь прибыли венецианцы во главе со слепым дожем Дандоло. Это привело рыцарей в неописуемый восторг. Долго не смолкали приветственные крики, гром музыки, песни. С приходом венецианцев количество походных костров в лагере крестоносцев почти удвоилось. Но дикий свист куманских конников, топот копыт их лошадей то и дело заставлял рыцарей хвататься за оружие. Эти непрестанные набеги действовали на нервы, лишали сна, вызывали гнев. Балдуин боялся за себя и своих людей, как бы им не сорваться и не броситься в губительную погоню за назойливыми дикарями. Хотя недавние победы придали ему гордости и самоуверенности, внутренний голое подсказывал, что следует быть осторожным и благоразумным.
Красный шатер Балдуина стоял в тени старого вяза. Вяз цвел, и над ним беспрерывно и монотонно жужжали дикие пчелы. Каждый день пестрый дятел прилетал сюда, садился на ствол и барабанил, нарушая послеобеденную тишину. Император невольно задумывался о богатстве живого естества. Этот дятел, как и множество других птиц, вскармливал-вспаивал свое потомство, оно подрастало и давало новое потомство. Так мир полнится тварями нужными и ненужными…
Новый внезапный набег куманов спугнул дятла и прервал раздумья Балдуина…
На лагерь крестоносцев обрушилась туча остроконечных стрел. Не дожидаясь приказа, рыцари повскакивали на коней и бросились на врага. Все это весьма обеспокоило императора. Куманы были одеты легко, их низкорослые верткие лошади носились меж деревьев, как зайцы, стрелы со свистом врезались в тяжелых коней рыцарей, и кровь пропитывала шерстяные попоны, обессиливая иноходцев.
Ни с чем, по одному возвратились они в лагерь.
Император собрал рыцарей на совет. Он внушал им, что так воевать нельзя. Нужен порядок. Каждый — хозяин собственной жизни в мирное время, а сейчас — война, и жизнь каждого принадлежит императору. Совет принял решение: при очередном нападении куманов отряды Жоффруа и Манасье де Лилля остаются охранять лагерь со стороны города, а другие войска выходят и строятся фронтом к нападающим. Кто нарушит приказ, понесет жестокое наказание…
Слева начинались болота. На них густо, словно зеленя проросшей пшеницы, торчала мелкая осока. И лишь вдалеке, там, где кончался этот ровный зеленый ковер, виднелся островок камыша, пушистые метелки его раскачивались на ветру, как пышные султаны рыцарских шлемов.
Калоян приметил это место с первого взгляда.
В овраге, где скрывались его главные силы, царила полная тишина. В зарослях ломоноса были спрятаны низкорослые лошади куманов.
И вдруг — будто гневный снежный вихрь ворвался в чистое поле — разнесся громкий свист, поднялось страшное улюлюканье. В этот гвалт, похожий на кваканье бесчисленных лягушек, вплелся скрип деревянных трещоток. Болгары в диком восторге вращали их у себя над головами. Рыцари впервые слышали этот резкий звук и не могли понять, откуда он исходит. Трещотки были очередной выдумкой болгарских конников. Находясь в засаде, они мастерили их сотнями.
В четверг утром, как только занялась заря, снова началось это неистовое кваканье и лавина обрушилась на лагерь крестоносцев, мешая их утренней молитве. Вифлеемский епископ Пьер [148] не выдержал, прервал богослужение и, подняв руки к небу, воскликнул:
— Боже! Почему ты терпишь, когда заглушают наш смиренный голос! Дай нам силы сразить иноверцев и их лукавых союзников!
Это был призыв браться за мечи, но суровый голос императора предотвратил очередное безрассудство:
148
…Вифлеемский епископ Пьер… — г. Вифлеем в Палестине, по преданию, был местом рождения Иисуса Христа. После завоевания Иерусалима рыцарями Первого крестового похода здесь было образовано епископство. Изгнанный вместе с остальными крестоносцами египетским султаном Салах ад-Дином вифлеемский епископ Пьер принимал участие в Четвертом крестовом походе и погиб в битве под Адрианополем.
— Сеньоры, не отнимайте божье ради безликих тварей!
И крестоносцы молитвенно склонили головы.
Дикий свист и яростный скрип трещоток продолжались до полудня. Чтобы слышать друг друга, рыцари должны были кричать во все горло. Наконец в лагерь крестоносцев полетели и стрелы. Любимый паж графа Луи был ранен. Он упал на колени, не успев поднести своему хозяину чашу с вином. Вино растеклось по красивому плащу графа, и он, посинев от ярости, бросился к своему коню. За ним последовали его люди. Не дождавшись, пока откроются ворота, они повалили их и с грохотом проскакали по ним. Нападение рыцарей было столь стремительным, что куманы не успели повернуть своих коней, и рыцарские мечи обрушились на их головы. Кровь опьянила крестоносцев, они бросились в погоню за отступающими всадниками. Грохот копыт становился все громче и громче. Калоян догадался: начался бой! Конь осел под его сильным телом, в руках блеснул меч. Он приподнялся в седле, вглядываясь вперед. Увидев яростную погоню рыцарей, он принял окончательное решение. Чутье военачальника подсказало ему, что наступил решающий момент. Тяжелые кони крестоносцев, обремененные железом и пестрыми попонами, не могли состязаться в ловкости с проворными лошадьми куманов. Выполняя приказ Калояна, куманы, отступая, метали через плечо остроконечные стрелы, затем поворачивали коней, делая вид, что бросаются на неприятеля, и снова отступали. Эта куманская хитрость еще больше разожгла ярость крестоносцев. Ромейские войска вряд ли обманула бы эта хитрость, но рыцари, слишком уверенные в своих силах и слепые в своей злобе, бездумно устремились в уготованную им ловушку. Правда, граф Луи вдруг отрезвел, даже попытался было остановить несущихся во весь опор рыцарей, но, заметив приближавшегося императора Балдуина, тоже кинулся вперед. Ведь он первым бросился на врага и первым должен сразить неприятеля! Калоян подал знак своим главным силам начать атаку. Рыцари пришли в замешательство, они натягивали поводья, пытаясь перестроиться в традиционный боевой порядок, но лошади уже не могли остановиться. Две стремительные лавины столкнулись, смешались, залязгало оружие, началась сеча. Страшный смерч из коней и людей закружился перед глазами Калояна, вихрь красок сплелся в тугой узел. И если бы не стоны раненых, не крики умирающих, все выглядело бы красиво и даже забавно. Калоян отметил, что беспорядочные ряды крестоносцев на ходу перестраиваются; к ним подошли вспомогательные войска, и за каждым рыцарем выстраивается по могучему клину воинов. Щитоносцы оберегают коней своих господ, пешие направляют в сторону врага длинные копья, в центре наступающих клиньев арбалетчики заряжают свое быстрострельное оружие. Живая военная машина двигалась и сокрушала перед собой всех и вся. Калоян должен был что-то придумать и расстроить этот боевой порядок врага, ибо его воины не могли напасть на закованного в железо рыцаря ни сбоку, ни с тыла. Они обречены были погибнуть под его тяжелым копьем или мечом или же уступить ему дорогу. И некоторые уже отступали. В одном из беглецов Калоян узнал своего племянника Борила. Людской поток вынес вдруг его под копыта рыцаря, на щите которого был высечен островерхий замок под крыльями орла. Рука крестоносца крутилась, как крыло ветряной мельницы, нанося страшные удары, три воина уже были затоптаны его конем, потом он выбил меч у Борила и разрубил бы его надвое, если бы не Слав. Древком знамени Слав толкнул рыцаря, и тот на миг потерял равновесие, его меч скользнул по шлему Борила. Забыв со страху про запасной меч, Борил снова бросился наутек. Калоян крикнул Звездице, чтоб тот остановил его, а сам устремился на помощь Славу. Когда он подскакал, рыцарь уже лежал на земле. Тяжелая секира Слава разбила броню на его плече, а пеший воин добил его, но тут же сам упал, пронзенный стрелой арбалетчика, который, склонившись над мертвым рыцарем, пытался оттащить его, беспрестанно всхлипывая:
— Сир Этьенн, сир Этьенн [149] ! Господин…
Но Калоян этого уже не видел. Он вновь стоял на холме, откуда следил за ходом битвы. Притихший Борил, которого разыскал Звездица, стоял у него за спиной. Взгляд Калояна был прикован ко второму ряду крестоносцев, которых увлекал за собой рыцарь в золоченом шлеме с широкими перьями. Его боевая свита была весьма внушительной: кроме щитоносцев его окружали духовники с мечами, рукоятки которых имели форму изящных крестов. Они торжественно поднимали их и славили бога на своем непонятном языке. Позади них развевались хоругви.
149
Сир Этьенн — французский граф Этьенн Першский, один из вождей крестоносцев. Он не участвовал во взятии Константинополя, но затем занимал видное положение в Латинской империи и погиб в битве под Адрианополем.
Эта железная кавалькада, как топор, врезалась в ряды болгарских воинов. Многие из них падали, пронзенные копьями или разрубленные мечами. Рыцари упрямо и уверенно продвигались к Калояну. Вот Калоян увидел, как из-под поднятого забрала сверкнули холодные голубые глаза рыцаря в золоченых доспехах, и почувствовал, что, если он сделает сейчас хоть один шаг назад, сражение будет проиграно: его войско побежит с поля боя.
Калоян не обучался военному искусству у латинян. Он не мог так красиво выстроить своих воинов и повести их в бой. Он должен был сейчас сделать лишь один шаг вперед, а они, его воины, если они настоящие мужчины, должны броситься за ним и насмерть биться с врагом, поддерживая и охраняя своего царя. И он сделал этот шаг. И все пошли за ним. На месте остался лишь Борил. Царский племянник стоял как истукан, ибо решительность Калояна напугала его до смерти. И тем не менее в голове его вертелось: «Если погибнет Калоян, ведь государству нужен будет царь?» И он снова решил покинуть поле боя, но вдруг увидел: Калоян и рыцарь в золоченой броне уже бьются друг с другом. Кони их сошлись грудь в грудь, взвились на дыбы, засверкали мечи. Духовники знатного рыцаря прервали свои молитвы. Один из них лежал распростертый на земле. Калоян нападал на рыцаря с левой стороны, и тот с трудом оборонялся. Он держал свой длинный меч в правой руке, и ему неловко было замахиваться им через голову лошади. Занятый поединком со своим позолоченным врагом, Калоян не заметил, как и второй священник оказался на земле. И тут он услышал возле себя выкрики своих дружинников: