Восточная Пруссия глазами советских переселенцев
Шрифт:
домой. Сказал, чтобы мы обязательно эвакуировались. Тогда был приказ такой,
чтобы семьи коммунистов эвакуировались. Под Москвой отца ранили в
затылочную часть головы, и он умер в апреле 1945 года в психиатрической
больнице в Удмуртии. Говорят, он писал «бредовые» письма на имя наркома
Ворошилова. Мы за него и пособия никакого не получали, так как он умер не в
госпитале. Потом пришел председатель колхоза, дал нам пару лошадей, сказал,
чтоб мы
говорит. Ну, и мать решила: «Что же мы поедем? Что с людьми будет, то и с
нами».
В конце октября пришли немцы. Снег уже был. Первые были такие... Не
разговаривали. По домам расселились, начали гусей бить.
8
Денщики у них были поляки. Один к нам пришел, спрашивает: «Матка гуси
есть?» — «Есть десять штук, они на реке». — «Пойдем отбивать гусей».
Пригнали десять штук, свои — чужие, уже не разбирались. Он и говорит:
«Забивай гусей, корми детей. А то немцы всех гусей перебьют потом свиней и
коров. А потом будут панов и паненок забирать». Он-то уже знал. Мы только
понять не могли, зачем «паненок» забирать? Мужчин окопы рыть, а женщин для
чего?
...В марте сорок третьего нас погрузили в повозки и погнали на станцию. Там
погрузили в вагоны и повезли, не знаю куда. Открыли первый раз под Брянском
партизаны. Сказали, что далеко нас не увезут. А они нас освободить не могут, так
как не прокормят. Первый раз кормили в Брянске. Дали щи из тухлой капусты.
Потом повезли до Лиды и повернули назад — партизаны взорвали мост. В
Каунасе нас встречали. Официантки такие в белых кокошниках, кормили
хорошим обедом. Еще генерал какой-то выступал. А потом привезли в Алитус, в
концлагерь. Жили сначала в конюшне. Через две недели ходили в баню. Белье
жарили. Потом поселили в бараки. Цементные полы, нары в три яруса. Жили там
три месяца. Работать не заставляли, но кормили плохо: утром кофе с сахарином
и булка хлеба на девять человек, в обед пол-литра баланды, иногда в ней
плавали гороховые шкурки или очистки от копченой колбасы. А хлеб только утром
давали. Долго оформляли документы, но так и не оформили. В июне сорок
третьего приехали латыши. Нас забрали в Латвию. А моя крестная заболела
тифом и осталась. Их потом вторым эшелоном отправили в Германию, как раз в
Восточную Пруссию.
Семья Ларисы Петровны Амелиной находилась на принудительных работах в
Латвии до 1945 года.
По-разному складывалась жизнь советских людей на чужбине. Одни
работали в услужении у богатых хозяев, другие батрачили на селе, третьи — на
военных заводах,
Уроженка города Ярославля Людмила Михайловна Голикова тоже оказалась
в плену. Летом 1942 года она была вывезена в Германию:
— Нас привезли в Кенигсберг, на нынешний Южный вокзал. Все немки такие
нарядные ходят, в горжетках, а мы... Стоим, за этого немца держимся, который
нас привез. Потом сидели в общем зале под крышей на перроне. Сидим (нас
человек двадцать), плачем. Страшно: все чужое. Фрау эти ходят — такие
напыщенные. Последнее, что оставалось от России — это вот этот немецкий
солдат, который нас привез и который скоро от нас уйдет. Какая-то старушка,
помню, подошла к нашему солдату, о чем-то просила. Наверное, думала, что он
нас обижает. Потом нас повели в арбайтсамт (рабочий отдел), где-то в центре
города он размещался. Выдали прямоугольные нашивки голубого цвета, белым
было написано «ОзГ». Вскоре меня вызвали, показали хозяйке. Ей лет 35-36
было. Улыбнулась она мне. Сели мы в трамвай. И там увидела девочку, с которой
вместе ехала в поезде, обрадовалась, стала говорить. Хозяйка мне: «Нельзя!»
Оказывается, нам в трамваях ездить было запрещено. Если бы кто увидел, у
хозяйки были бы неприятности.
Хозяина звали Зайтц, он служил где-то в Литве. Хозяйку звали Эр- не. Трое
детей: сын Иохим 16 лет (он жил отдельно, был трубочистом), дочка Кэтхен 12
лет и самый младший мальчик, лет двух с половиной, Буце. Хозяйка относилась
ко мне очень хорошо. Она учила меня языку. И у меня был небольшой словарь.
Мои обязанности: утром, когда хозяйка еще спит, я бегу за молоком. На мальчика
полагался один литр цельного молока, на взрослых — по пол-литра пахты. Все
это было по талонам. Затем варю девочке кофе, готовлю ей завтрак, и она
9
отправляется в школу. Потом поднимаю темные шторы (для светомаскировки).
Ежедневно была влажная уборка. Хозяйка сама показала, как нужно убирать, как
застилать постель. В месяц она мне платила 10 марок 20 пфеннигов. Потратить
же их я ни на что, кроме лимонада, не могла, так как все абсолютно было по
карточкам. Готовила она сама. Ели в кухне все вместе, и я тоже. Фактически я
была как член семьи. В мои обязанности также входило одевать малыша.
Поначалу он капризничал, вырывался. Потом привык и даже полюбил меня. Это я
его лимонадом приворожила. Деньги ведь мне все равно тратить не на что было.
Мы с ним ходили гулять на Литовский вал. До чего там было красиво! Вроде