Восточная война

Белогорский Евгений Александрович

Вот, что гнало вперед драгун и казаков лучше всякого приказа фельдмаршала Паскевича, и горе было тому турку, кто попадался им на глаза с украшением на шапке или на одежде в виде отрезанного человеческого уха. Подобным образом славные солдаты Мурад-паши вели счет своим победам над беззащитным христианским населением.

Два дня и две ночи шло преследование стремительно отступающего врага. Русские и турки соревновались друг с другом по проворству и быстроте выхода к добруджинским укреплениям. Многим солдатам Мурад-паши во главе с корпусом янычар удалось благополучно добежать налегке до спасительной цепи траншей и редутов. Там, вновь обретя уверенность в собственных силах и позабыв свой вчерашний страх, турки принялись громкими криками поносить своих преследователей, из рук которых они сумели ускользнуть.

Другим воинам турецкого паши повезло куда меньше. Лишь малая часть из них попала в плен к русским солдатам, и тем самым сохранили свои жизни. Все остальные её лишились. Особенно не повезло тем из аскеров, кто попал в руки местных жителей. Узнав о наступлении Паскевича и бегстве турок, жители Добруджии стали стихийно образовывать партизанские отряды и нападать на разрозненные отряды воинства Мурад-паши, желая свести с оккупантами свои кровные счеты, накопившиеся у них. Результатом их действий были головы солдат султана, насаженные народными мстителями на колья у въезда в их деревни и села. Зрелище было конечно ужасным и отвратительным, но оно подобно зеркалу отражало нравы того времени.

К турецким укреплениям, русские войска полностью вышли в последний день сентября и остановились, выполнив свою главную задачу. Благодаря удачному наступлению старого фельдмаршала, Мурад-паша не только не смог отправить янычар на Кавказ в помощь Омер-паше, но и потребовал себе дополнительного подкрепления в десять тысяч человек, для удержания врагов султана на северном рубеже обороны империи. Генерал Канрой был полностью согласен с требованием паши и последние резервы Стамбула, покинули столицу блистательной Порты.

Как и предполагал император, вторжение русских войск в Добруджию не привело к новому военному противостоянию с австрийцами. Вена ограничилась лишь вялым напоминанием о нейтральном статусе дунайских княжеств, что делало невозможным присутствие русских войск на их землях. В ответ, австрийский посол получил твердое заверение канцлера Нессельроде в полном соблюдении Петербурга статуса княжеств. На том все дело и закончилось, к огромному разочарованию англичан, продолжавших даже в трудное для себя время неустанно плести интриги против России. Что же касалось Парижа, то после покушения на французского императора то по приказу герцога Кавура вся их дипломатическая деятельность была временно приостановлена.

Весть об успешных действиях фельдмаршала Паскевича, застала государя Николая Павловича в стольном граде Киеве. Желая придать большей уверенности своим присутствием войскам действующей армии, император оставил златоглавую Москву и, миновав Смоленск, в сопровождении небольшой свиты спустился вниз по Днепру на специальной галере, как это когда-то делала его венценосная бабка Екатерина. Как не уговаривали императора многие придворные доброхоты остаться в Москве, венценосец был неумолим.

– Я перестал бы уважать себя за то, что в такой момент остался бы здесь. В своих письмах к севастопольцам я постоянно писал, что хотел быть с ними. Теперь же, когда к этому нет никаких препятствий, моя совесть не позволяет мне быть лицемером перед своими подданными, прикрываясь выдуманными причинами к бездействию.

Вслед за самодержцем российским, на юг непрерывным потоком двигались полки, ранее стоявшие без действия в Прибалтике и под Петербургом. Время тревожных ожиданий британского десанта полностью закончилось, и теперь все силы русской армии устремились в Крым, где решалась судьба этой войны.

Мать русских городов - Киев - встретил монарха торжественным перезвоном всех своих многочисленных колоколен и звонниц. Празднично гудели колокола древней Печерской лавры во главе с Успенским собором, им вторили Андреевская и Десятинная церковь, церкви Подола и Дарницы, вознося весть горожанам о прибытии императора.

Властно и величественно приветствовал своего далекого потомка сам легендарный Владимир Красно Солнышко. Его статная фигура, недавно установленная по приказу императора на высокий гранитный постамент, гордо возвышалась над ленивыми водами седого Днепра. Подобно грозному и неусыпному стражу наблюдал Креститель за прибывшими по реке гостями.

Царь вместе со своей походной свитой остановился в Лавре, как это некогда сделал император Петр Великий, направляясь к Полтаве на битву с Карлом XII. Отстояв в Успенском соборе молебен о даровании победы русскому оружию над неприятелем, царь принял приглашение монахов отобедать в монастырских покоях.

– Мой пращур Алексей Михайлович сражался с польским королем, мой прадед Петр Алексеевич бился со шведским королем, а мне приходиться воевать сразу с двумя правителями; английской королевой и её премьер министром, - шутливо говорил император, сидя за трапезным столом рядом с киевским митрополитом, являвшимся архимандритом лавры.

– Государь позабыл назвать ещё французского императора, турецкого султана и сардинского короля, - быстро поправил Николая один из церковных чинов, явно желая польстить царю, но тот с ним не согласился.

– Эти правители и мизинца англичан не стоят. Куда им против вредности и коварства британцев, для которых уничтожение России стоит на самом первом месте, - с вздохом молвил Николай и неловким движением руки опрокинул на пол кружку с поданной ему монахами медовухой. За столом сразу наступило гробовое молчание. Все напряженно молчали, не зная, что и сказать, ибо пролитие медовухи считалось дурным знаком.

От смущения Николай сразу пошел красными пятнами, но тут в дело встрял один из монахов лавры. Вскочив с места, он радостно воскликнул:

– Вот так как эту кружку, государь сбросит наших заклятых врагов в Черное море!

Эти слова разом сняли тревожное напряжение за столом и словно в подтверждении этого пророчества, через час, государю была доставлена реляция Паскевича об успешном форсировании Дуная. Узнав радостную весть, киевский губернатор предложил Николаю Павловичу дать торжественный прием, но получил от императора твердый отказ.

– Не время ещё праздновать, - коротко молвил царь обрадованным победой сановникам и вечером следующего дня отбыл в Екатеринослав, любимое детище легендарного князя Потемкина, чья преждевременная смерть не позволила этому городу стать третьей столицей России.