Восточный фронт
Шрифт:
Так вот и стал я, корветтен — капитан Байрфилд, первым и пока единственным подводником флота ГДР, кто потопил вражеский линкор. И был за это награжден русским орденом.
Хотя не все русские, как мне показалось, считали это подвигом? Когда уже был заключен мир, мне довелось свести знакомство с русским майором морской пехоты, откликавшимся на странное прозвище "Скунс". Кажется, мы крепко тогда выпили, как нередко бывает с подводниками на берегу — и я рассказал русскому о всех подробностях того похода, и что я при этом думал. Он слушал внимательно — а затем взял гитару, и вполне приличным голосом спел песню, которую я прежде никогда не слышал. Про "тех, кто не вышел в первые ряды — но не были и сзади, и горды, что честно воевали в середине". Я так и не понял, осуждает он это или оправдывает — я еще не настолько хорошо знал русский язык, чтобы различать смысловые тонкости.
Такэмацу Такэо, сторож японского консульства в Петропавловске — Камчатском (и по совместительству, резидент японской военно — морской разведки).
Что такое утонченная месть по — японски? Вежливо пригласить побежденного врага за стол, в процессе изысканной беседы. А на поданных блюдах — отрезанные головы его бывших сподвижников и друзей. И жены, и детей — всего рода.
Подобное чувство испытал Такэо в тот проклятый день. Когда его извлекли из камеры в подвале НКВД — куда его, и прочих сотрудников консульства, поместили в порядке не ареста, а интернирования, и ради вашей же безопасности, "а вдруг Петропавловск завтра ваши соотечественники будут бомбить". Его не били, не пытали, даже не допрашивали, и совсем неплохо кормили — но не выпускали и на прогулку во двор! А ведь даже СССР и Германия в июне сорок первого возвратили свои посольства, через нейтралов!
И вот, 30 июня его вдруг забрали из тюрьмы. До того помыв, побрив, выдав чистую и отглаженную одежду. И что самое невероятное, вернули фотоаппарат, изъятый при обыске.
— Вы будете снимать то, что сейчас произойдет — сказал офицер русской контрразведки — это должны видеть в Японии.
На улицах Петропавловска было необычно людно. Причем русские солдаты были в полном вооружении, а в одном месте Такео увидел даже танки. И какой-то шум слышался со стороны порта, невидимого отсюда. Он приближался, и кто-то крикнул — идут!
По улице, окруженные цепью русских солдат, шли японские матросы. Впереди офицеры — и адмирал Одзава Дзисабуро. Такэо не был с ним знаком, но не раз видел его фотографию. Значит, нет больше Императорского Флота? Проклятые гайдзины — даже мы, сорок лет назад, не водили вашего Рожественского по Токио, как зверя напоказ!
— Это еще не все, а лишь имеющие товарный вид — сказал русский офицер — мы не настолько жестоки, чтобы гнать в строй покалеченных, раненых и обожженных. Но тысяча голов — тут, налицо! Это все, что осталось от вашей Северной эскадры — мы же не потеряли ни одного корабля. Но снимайте, пусть в Японии тоже увидят — как ваши военные все же прошли по нашей советской земле. И так будет с каждым, кто на эту землю посягнет!
Такэо сделал несколько снимков. Хотя понимал, что этим неудачникам лучше быть сейчас мертвыми, чем живыми. И уж конечно, не подвергать позору свои семьи. Но чисто профессиональное любопытство разведчика взяло верх. Тем более что и с русской стороны присутствовали фотографы, и даже кинооператор.
А злосчастному адмиралу не позавидуешь! Все его заслуги перед Японией оказались перечеркнуты полнейшей потерей лица — и даже сеппуку не смоет этот позор!
Адмирал Одзава Дзисабуро.
Умирать во имя чести и долга самурая — легко. Жить оказалось куда страшнее!
Ему повезло выжить при взрыве флагмана. И даже организованно спуститься со своим штабом на катер, как положено захватив портрет Императора — до того, как "Исе" скрылся под водой. И перейти на борт "Исудзу" — все, что осталось от Северного соединения, легкий крейсер и несколько миноносцев! Чтобы приказать продолжить поход — ясно, что русский подводный демон нас не выпустит, так что хоть погибнем с честью, нанеся северным варварам хоть какой-то урон! Остров Уруп, где Армия, истекает кровью, обороняясь от наступающих гайдзинов, был совсем рядом, в сорока милях. Можно уничтожить русскую десантную флотилию — а еще, поскольку это ближайшая земля, находящаяся пока еще под японским контролем, спасти своих людей, кому посчастливится выжить! Если не удалось сохранить флот — но стране Ямато нужны будут и обученные моряки!
Чуть меньше двух часов хода, считая что эскортники могли развить лишь 25 узлов. И полчаса до рассвета.
А когда взошло солнце, с запада появились самолеты — сотня, две сотни! И это был конец.
Еще через полчаса "Исудзу" был горящей развалиной, медленно погружающейся в море — даже удивительно, что легкий крейсер выдержал два близких разрыва очень больших бомб, и четыре прямых попадания четвертьтонок с пикирования. И лишь четыре миноносца оставались на плаву, с разной степенью повреждений. И только один, "Маки", сохранил возможность выйти в торпедную атаку, когда на горизонте показался противник, опознанный как тяжелый крейсер "Шеер" (у русских, "Диксон"), и еще два эсминца с ним, но это было уже неважно.
И все было, как должно — японские корабли не могли ни уклониться от боя, ни выдержать его. "Маки" был расстрелян и затонул, успев напоследок дать торпедный залп куда-то в направлении — ни в кого не попав. Затем русские начали 280–мм снарядами рвать на куски "Исудзу", способный отвечать лишь из двух палубных орудий, причем на японском крейсере не осталось уже ни одного дальномера, и была выбита система управления огнем. А оставшиеся три миноносца, до предела избитые, даже не могли стрелять. Одзава хотел остаться на тонущем корабле до самого конца, вышел из рубки на мостик, в надежде что очередной снаряд подарит ему смерть с бою. Но боги отвернулись — или оказали то, что у русских называется медвежьей услугой. Вспышка, взрыв — и адмирал очнулся уже на плотике, среди верных, но глупых матросов, не знавших правила самураев, "есть время жить, и время умирать". Лучше бы они оставили его тело на мостике — а теперь, ему пришлось испытать позор плена. И не было даже меча, чтобы поступить, как положено самураю!
Русские были с ним почтительны до издевки. Оказали медицинскую помощь. Но потребовали, чтобы он тоже исполнил свой долг до конца.
— По вашему, как и нашему Уставу, даже после гибели корабля, сохраняется вся власть начальствующих лиц над подчиненными, пока вышестоящий штаб не издаст приказ о расформировании экипажа. Оттого, вы можете сделать для своих людей последнее благое дело. Привести их к месту, где они будут пребывать до окончания войны, уже скорого — ведь у Японии больше не осталось флота, Южное соединение тоже полностью уничтожено!
— Что будет, если я откажусь? — спросил Одзава.
— Для вас, ничего — ответил русский — но для ваших людей это безусловно, отдалит время возвращения домой. А то и поставит саму возможность этого под сомнение.
— Вы их всех убьете?
— Зачем? — усмехнулся русский — просто не факт, что им будет куда возвращаться. Что останется существовать прежнее японское государство. А что станет вместо него — зависит лишь от вас.
Смысл этих слов адмирал не понял. Но уяснил, что страна Ямато находится в огромной опасности, раз гайдзины замыслили посягнуть на самые основы ее существования. И чтобы Япония осталась жить, ей потребуются люди, способные за нее сражаться. А проигранная война — это просто, как еще одно землетрясение, тайфун, или большая волна: после них, рано или поздно, все налаживается по — прежнему. Если будет кому восстанавливать разрушенное.