Восточный фронт
Шрифт:
Потому я вынужден был отказаться от атаки. И имел неприятный разговор с Сапожниковым — с трудом сумев ему объяснить, что не стоит сейчас рисковать нашими жизнями, ради возможности отыграться после. Русский явно остался недоволен, и очевидно, по возвращении напишет на меня донос. Надеюсь, судьба еще пошлет случай оправдаться!
Случай представился на следующий день. Какой-то каботажный пароходик, тонн на девятьсот, ползущий вдоль берега на север. Но в военное время не бывает гражданских судов — напротив, законы тотальной войны говорят, что все, что нужно для выживания вражеской нации, тем самым имеет военное значение! Потому я дал приказ атаковать — и японцы очевидно, даже не заметили торпед, ведь электрическая G7е не дает следа, а акустики на этом корыте быть не могло! Попал хорошо, пароход быстро затонул, шлюпки спустить не успели. А то можно было бы попрактиковаться в артиллерийской стрельбе — но русские отчего-то к такому относятся неодобрительно!
В сумерках мы заметили еще одно судно, с похожим силуэтом, идущее тем же курсом. Мы успели полностью зарядить батарею, за спиной было открытое море, а значит, свобода маневра — и я заявил Сапожникову, что "сейчас он увидит истинно атлантический класс". Где те "жирные годы", когда мы легко набивали себе счет в десятки единиц и сотни тысяч тоннажа, почти не подвергая себя риску? Тактика была именно такой — в темноте сближались с конвоем, благо охранение почти или полностью отсутствовало, и стреляли торпедами из надводного положения, с минимальной дистанции (на некоторых U — ботах даже арматура для погружения успевала заржаветь — за весь поход не ныряли совсем!). Сейчас же я хотел, в извинение досадного эпизода в Снгарском проливе, показать русскому гостю германское искусство подводной войны, потому стрелял всеми четырьмя, растворив "веер". Торпеды уже ушли — и тут добыча вдруг освещает нас прожектором, и резко поворачивает в нашу сторону, и открывает огонь, не менее чем из 12–сантиметрового калибра! Это был не транспорт, а противолодочный корабль, тип D — класс, аналогичный нашим миноносцам!
Это было чудо, что в нас не попали! У меня руки дрожат, как я о том вспоминаю — дистанция была, кабельтовых шесть, а то и меньше! Срочное погружение — но пока мы толклись у люка, а один из японских снарядов разорвался так близко, что до нас даже брызги долетели, какой-то из наших "угрей" все же нашел цель! А для корабля в восемьсот — девятьсот тонн этого более чем достаточно. Так что я приказал отставить погружение, хотя палубу уже заливала вода — продуть цистерны, и приготовить к бою все наши пушки, и ахт — ахт перед рубкой, и оба эрликона. Сейчас эти желтомордые расплатятся сполна за наш страх!
Русский высказал мнение — ваше право, герр Байрфилд, но простите, в кого вы собираетесь стрелять? Если там и остались выжившие, плавают в спасжилетах, или на плотиках, вы на них будете ценный боезапас тратить? И что еще важнее, привлекать внимание еще кого-то, столь же опасного — хотя, в Германии кажется не охотятся на глухарей на току? Конечно, живую силу врага следует уничтожать, чтобы эти спасенные завтра не ступили на палубу другого корабля — но можно поступить гораздо эффективнее. До берега не так далеко, и там вполне могли видеть или слышать взрыв. А мы посмотрим, кто поспешит спасать тонущих! Кстати, долго они не продержатся, хотя и лето, но вода довольно холодная.
Мне трудно было возразить против такой, скорее даже немецкой, чем русской, рассудительности. Сапожников же после сказал, что слышал о подобном приеме от своего друга, офицера морской пехоты, бывшего на обучении у самого Смоленцева — "ранить, чтобы обездвижить, одного врага, на открытом месте, а затем выбивать тех, кто попробует его вытащить". И что Смоленцев в оправдание такого, цитировал Сунь — Цзы — "а на войне одна победа лишь важна, победа все простит, война на то война".
— То есть, для вас нет никаких правил ведения войны?!
— Герр Байрфилд, а ваши задумывались о том в сорок первом? Что до нас, то Смоленцев говорил, со слов моего друга — запрещено мирняк укладывать штабелями. А против врага при оружии — дозволено все.
Мы ждали в том районе до утра, лишь отойдя чуть мористее. Но никто так и не появился — у этих япошек совершенно нет орднунга, спохватиться, куда пропал их сторожевой корабль, они так и оставили своих моряков погибать! Дикари.
И все же нам довелось пострелять из пушек — когда еще через два дня, двигаясь на север, мы встретили три рыбацких судна. Скорее, это были даже мотоботы, тратить на них торпеду было непозволительным мотовством. В то же время было ясно, что эти рыбаки, способствуя прокормлению японской нации и армии, помогают ведению войны. Потому мы всплыли, и открыли огонь с дистанции семь, а под конец и меньше трех кабельтовых, потратив два десятка 8,8 см снарядов, и с сотню патронов к Флакам. Итого, на счету нашей U-214 уже шесть штук потопленных! Надеюсь, русские зачтут нам этот эпизод тремя самостоятельными победами? Кажется, там в волнах барахталось несколько человек — но мы, в хорошем настроении, не стали их добивать. Равно как и брать на борт — у нас не было переводчика с японского, да и какие военные сведения могли сообщить рыбаки?
Нет, мы не были ни героями, ни палачами — садистами. А всего лишь, обычными работниками войны. Добровольно подрядившимися на эту войну (подобно тому, как когда-то ландскнехтам не считалось зазорным идти служить в армию иного государства), но именно потому, совсем не горящими желанием отдать жизни за чужое Отечество. А лишь честно отслужить, исполнив свой долг, и вернуться домой с честно заработанным. Лично мне, как я уже сказал, была обещана карьера во флоте новой Германии. И если ради того следовало умереть какому-то числу япошек — что ж, желтомордые, вам не повезло!
Формально мы выполнили задание — выставив мины в указанном районе. И у нас осталось всего восемь торпед (на два неполных залпа носовыми, если учесть что одна торпеда заряжена в кормовой аппарат). Так что мы неспешно ползли к русскому Петропавловску, когда 21 июня получили радиограмму — оповещение по флоту. Тут, в Охотском море, готово было развернуться настоящее сражение, с участием половины японского флота! И мы, войдя в оперативную зону Северо — Тихоокеанской флотилии, оказались тоже включены в план развертывания русских сил!
Потопить линкор или авианосец, это конечно, славное дело. Но какие шансы при этом остаться живым? Однако и уклониться было бы неправильно. Так что мы заняли указанную позицию возле одного из Курильских островов. И с философским спокойствием слушали сообщения, как где-то к югу от нас идет битва. К чести русских, они нам обеспечили чистое небо, не надо было бояться японской авиации — а русским самолетам было запрещено атаковать любые подводные лодки без особого приказа.
Вечером 22 июня мы получили приказ. Японская эскадра, по данным авиаразведки, идет прямо на нашу позицию. Атаковать врага, нанести ему максимальный ущерб! И как сказал Сапожников, лишь во вторую очередь думать о собственном выживании. Если вы, герр Байрфилд, сейчас в составе советского флота — то будьте добры, воевать по — русски!
Хотя, а чем я хуже Прина, потопившего линкор "Роял Оук"? Тем более что гидролокаторы у японцев уступают английским. Так отчего бы и не рискнуть?
А дальше — нам просто невероятно повезло! Штурман просто идеально вывел лодку, точно по курсу японцев, обнаруженных акустикой (вы не представляете, какой шум от винтов эскадры больших кораблей, идущих полным ходом!). И мы вовремя погрузились, пропустив над собой эсминцы головного дозора. Одна цель сильно выделялась среди прочих. U-214, оказавшись в выгодной позиции, дистанция 14 кабельтовых, выпустила полный залп. А дальше было просто везение нам и невезение япошкам (как и британцам, когда их линкор "Бархэм" взорвался от единственной попавшей торпеды), четыре наши "рыбки" веером, все с неконтактными взрывателями, расчет был, что линкору с проломленным днищем будет точно не до сражения, лишь бы до базы доползти. При растворе веера, попала всего одна торпеда. Под артиллерийский погреб кормовых башен. И взрыв был такой, что даже нашу лодку, успевшую уйти вниз на сто метров, ощутимо тряхнуло!