Восток. Запад. Цивилизация
Шрифт:
– Не спеши, - голос Орвуда глух и кажется равнодушным. – Дыши ровно. Если боль станет невыносимой…
Этот голос уплывал. А темная сила окутала Чарльза облаком. Едким. Ядовитым. Она прикоснулась к коже, и показалось, что кожу эту пробили раскаленные иглы. Он сдержал стон.
Первый – сдержал.
– Спокойно… постарайтесь направить вашу силу. Проклятье…
Тьма вползает внутрь. Она едкая. Тяжелая. Чарльз чувствует её, каждую гребаную частицу, которая разлетается по крови. Становится кровью. И дыхание обрывается,
Он… он все одно живет.
И тьма пронизывает кости.
Она оплетает сердце. прорастает в легких и мышцах, уродуя их. Чарльз… кем он станет? Нежитью? Или мертвецом вроде тех, что никак не могут упокоиться в той, забытой уже, пустыне. Нельзя верить некромантам… никому нельзя…
Страх накатывает.
И отступает. Чарльз сильнее его. А паника… паника никого не доводила до добра.
Поэтому…
Вдох, пусть даже такой вот, болезненный, разрывающий грудную клетку. И выдох… и в какой-то момент Чарльз сам становится тьмой, а потом она сосредотачивается. Она сползается с тела, собираясь где-то за сердцем, а оттуда протягивает жгуты вверх и вниз.
Вдоль позвоночника.
И тонкие отростки её оплетают позвонки, а потом, соединяясь вместе, устремляются выше, к голове. И вся эта структура, вполне изящная даже – не будь она в Чарлзе, полюбовался бы – живет. Она пульсирует в такт биению сердца, и ловит эхо его силы. И…
И тает.
Медленно так.
Тьма.
А то, чем она стала, то никуда не уходит.
Когда Чарльз сумел-таки открыть глаза, он увидел жену. Бледную. С закушенной губой. Потом Орвудов, тоже мрачных донельзя.
И значит, проклятье все-таки есть.
Хотя… Чарльз его сам видел.
– Это, - сорванный голос его звучал сипло. – Это… было… д-даже красиво.
– Воды? – Бертрам поднес стакан. Но чтобы взять его, Чарльзу пришлось разжать руку. Оказывается, он стискивал запястье Милисенты и с такой силой, что чудом не сломал.
А синяки останутся.
В последнее время ему слишком часто становится стыдно за себя.
– Нормально все, - она потерла запястье и стакан взяла. – На мне все, как на собаке… а ты… если вздумаешь сдохнуть, то знай! Я тебя с того света достану! У меня, между прочим, брат – шаман…
И заморгала часто-часто, так, что Чарльз понял, что еще немного и расплачется. А это совсем уж невероятно.
– Я живой. Пока, - он все-таки сумел удержать стакан, пусть и обеими руками. – Что это… там, внутри?
– Проклятье, - Орвуд-старший задумчиво оттирал руки. – Думаю… нам стоит выпить чаю.
Ну да, что еще делать, когда внутри человека обнаруживается смертельное проклятье, мир стоит на пороге великих свершений, а жену твою хотят забрать на опыты.
Чай…
Чай – это именно то, что нужно.
– Я бы и пожрал чего, - признался
А что, помирать ему еще когда, а есть хочется уже сейчас. Причем крепко так.
– Да и я бы… - призналась Милисента. – Дома… наверняка у Матушки Мо что-то да есть, только… приличные леди ночью не едят.
И вздохнула.
Горестно.
Впрочем, как выяснилось, горевала она зря. Не прошло и четверти часа, как все оказались за накрытым столом. Чарльз и сам не понял, как оно случилось.
Вот… истинная женская магия.
И спорить с нею, а уж тем паче с её обладательницей, женщиной серьезных габаритов и характера, себе дороже.
– Ночь на дворе, - ворчала Матушка Мо, разливая по мискам густую похлебку. – Спят нормальные все люди, а вам неймется… нехромантите и не нанехромантитесь никак.
От похлебки пахло чесноком и приправами.
И на вкус она оказалась обжигающе острой, и этот огонь немного примирял с действительностью.
– И главное, мужиков полный дом, а как надобно, так и нету никогошеньки… - она развернулась и удалилась. – Девочки страдают… а еще этие… поклонники вокруг так и шмыгают, так и шмыгают.
– Чьи? – уточнил Орвуд-старший с весьма выразительной интонацией.
– Всехние, - отозвалась Матушка Мо, уперев руки в бока. – Чего зыркаешь? Меня не спужать. Я что, нехромантов не видала…
И половник половчей перехватила.
– От поглядишь, уведут…
– Кого? – уточнил уже Эдди.
– Всех… этот, нонешний, с рожею благообразной, сразу видать – мошенник. У приличных людей не может быть настолько благообразной рожи, вокруг девочек так и вьется, словеса выплетает… тьфу. А вы шляетесь, не пойми где! Помяни мои слова, Элайя Годдард! Будешь и дальше шляться, точно не женишься…
Эдди покраснел и уткнулся взглядом в тарелку.
– Это она про Сент-Ортона, - заметила Милисента и поморщилась. – Рожа у него и вправду на диво благообразная. Сразу видать, что родовитый.
Чарльз стиснул зубы.
– С цветочками приперся… только он это все затеял. Ну, сегодня… утром.
Зубы откровенно заскрипели.
– Доказать-то, конечно, не выйдет, что замазан, но он там был, - Милисента подвинула миску с похлебкой. – А вы больше так не делайте.
Сказала она это тихо. И добавила еще тише.
– А то ж и вправду зашибу еще кого от нервов.
– Нервов… - нервно повторил Орвуд-старший и тоже в миску поглядел. – Все беды от нервов…
– Ага… наш док тоже так говаривал, просто добавлял еще, что…
– Я знаю, - поспешил заверить Орвуд-старший. – Не стоит, право слово… но да, сегодняшняя ситуация наглядно показала…
И запнулся, покосившись на Милисенту.
– Что мы идиоты, - Эдди подобными политесами не страдал. – Раз, два, три… и четыре, уж извините, идиота, которых обвели, как… как не знаю, кого.