Вот это поцелуй!
Шрифт:
Но в то же время у Крис были все основания для опасений. Потому что если Вольф был в больнице, то как же так вышло, что его там больше нет? Он позвонил Крис, сказал, что ему наложили три шва, а потом она не нашла его в больнице.
– Крис, – сказал я, – тебе следует знать кое-что. Мне эта история совсем не нравится. И тебе, как я понимаю, известно, что прецеденты уже имели место. Не будем делать вид, будто мы не в курсе. Подумаем о том, что этих парней здесь прикроют точно так же, как в Чили, как в Италии, как везде. У них руки в крови. Я не скажу тебе ничего нового.
Она
– Давай все же удостоверимся, что Вольф не сыграл с тобой дурную шутку, – добавил я. – Прости меня, но такое ведь бывает.
Я не настаивал. Крис знала Вольфа всего несколько месяцев, а жили вместе они всего несколько недель, но она уже успела проникнуться к нему слепым доверием. Я знай посмеивался себе под нос, пока она возмущалась так искренне, что залилась румянцем. Нет, Вольф совсем не такой! Да ну? Не такой? А какой?Ну да ладно. Вообще-то я был здесь не для того, чтобы лезть в их дела.
Я вздохнул и сказал:
– Ну, хорошо, хорошо…
Я посоветовал ей лечь и немного поспать до моего возвращения. Она хотела поехать со мной, но я отказал, потому что там, куда я собрался, коммунистов не любили.
Я попросил Жозе зайти к Крис, дать ей снотворное и посидеть с ней, пока она не заснет.
Крис немного потрепала нам нервы, потому что не хотела глотать химию, и мне пришлось нажать на нее, заявив, что я никуда не поеду, пока она не примет таблетку; это подействовало. На улице вовсю сияло солнце, но жалюзи в квартире были опущены, из-за чего на стенах и на всехв комнате лежали яркие полоски: на Крис, с отвращением глотавшей свою пилюлю и заходившейся в кашле, на Жозе, хвалившей Крис за благоразумие (кстати, на Жозе не было ничего, кроме пеньюара, полы которого существенно расходились на ее округлых бедрах), и на мне. Я, может, и проспал несколько часов, хотя живот у меня пучило от апельсинового сока и проснулся я с изжогой; в общем, я уже сыт по горло и с удовольствием передохнул бы денек в глуши или просто у себя в комнате, один, с хорошей музыкой в наушниках, покуда солнце не сделает полный круг.
Жозе дала мне понять, что тоже опасается худшего.
– Мы имеем дело с садистами, – не сдержавшись, процедила она сквозь зубы, отчего атмосфера в комнате стала еще более тягостной. Тем более что в доме, обычно столь оживленном, сегодня было на удивление тихо: у его обитателей, наверно, было полно ран и шишек, у кого-то болела челюсть, а кого-то мучили кошмары. Ну, вот, так устроен мир. И дела в нем шли все хуже.
– А все из-за таких, как Пол Бреннен, – завела свою любимую песню Жозе, когда мы выходили из комнаты, где Крис уже растянулась на постели, похрапывая. – Все из-за таких поганцев, как этот Пол Бреннен!
Я сказал, что согласен с ней. Я сам считал его лично виновным в том, что случилось с Мэри-Джо. Не важно, Рамон там или не Рамон. Я сказал Жозе, что такой, как он, недостоин жить.
Она была того же мнения. Добавила, что хочет, пользуясь случаем, сказать мне, что вчера, когда я почти в одиночку поддерживал огонь в огромном костре перед логовом Пола Бреннена, она пришла от меня в восторг» По ее мнению, я был тогда просто
В полумраке Жозе налила мне кока-колы.
Я давно уже заметил, что она хорошо сложена, и теперь мог в этом убедиться, а она тем временем делала вид, что смотрит в сторону. Я вытащил ее из шезлонга на солнце, и ее кожа, покрытая маслом от загара, сразу же заблестела. Я усмехнулся про себя, потому что уж больно незатейливую ловушку мне приготовили. Будто я совсем дурак!
– Ты знаешь, что был просто великолепен? – повторила она, подавшись ко мне.
Крис ни слова мне не сказала по этому поводу. А ведь от нее я бы с удовольствием принял даже самые простые слова благодарности. Но так уж обстоят дела.
А вот Жозе… Она погладила меня по голове и поцеловала в губы.
Я не требовал от Крис ничего подобного.
Жозе сказала, что я – первый полицейский, которого она поцеловала, и что она никогда бы не подумала, что способна на такое.
– Я тебя прекрасно понимаю, – закивал я.
– Мне едва исполнилось четырнадцать, когда один легавый раскроил мне череп. Дело было в Брикстоне, в южной части Лондона. Нехило подрались! Мне кажется, я тогда еще носила косички.
Я все смотрел на нее, кивая, а потом попросил приглядеть за Крис до моего возвращения. Что касается всего остального, то я не нашел подходящих слов, а только сделал невразумительный жест, сопроводив его дружеской улыбкой.
Она ответила:
– Не переживай! Спешить некуда.
Вот девушка, которая умеет ждать. Такие встречаются редко.
На город опускался вечер, когда я смог удостовериться, что Вольф действительно умер. Я побывал в морге. Я его видел. Но прежде всю вторую половину дня меня заставили мотаться туда-сюда; на меня смотрели с подозрением, ко мне с неохотой выходили, меня все время заставляли чего-то ждать, мне ставили палки в колеса, со мной говорили сквозь зубы, – и все я это прошел ради того, чтобы в конце концов оказаться в морге.
Я склонился над Вольфом, лицо у него было землисто-серого цвета, а сам он весь в крови, как будто скатился с холма. Напротив меня над телом стоял негр в белом халате.
Он думал, что я – родственник покойного.
И Они называют это внезапной остановкой сердца, – сказал он мне.
Вольф… Честно говорю, для меня это был удар. Я никогда не желал ему смерти.
– Будьте уверены, это точно остановка сердца, – гнул свое негр, посмеиваясь. – Это не грипп.
Я сказал ему, что он не обязан мне верить на слово, но теперь на разгон демонстрантов они посылают клонов.
– А клоны – они как звери, – бросил я, поморщившись.
Это его не удивило. Он полагал, что все белые – выродки.
Негр был в курсе насчет полицейских рейдов в больницах после демонстрации.
– Не говорите мне об этом, – вздохнул я.
По его словам, три покойника, в том числе и Вольф, прибыли в морг из больницы после непродолжительного пребывания в подвалах казармы, где их поучили жить. Я поднял глаза к небу. В горле стоял ком.
– У них есть квота, – пояснил негр. – Они не должны ее превышать.
– Нет, ну… эта история про квоту – враки.