Вот мы какие!
Шрифт:
В школьном коридоре было необычно тихо. По пути в свой класс я остановился у доски объявлений. На ней висело извещение о сегодняшней уборке, подписанное завхозом. Его размашистая подпись казалась мне похожей на ползучую гусеницу. Я презрительно усмехнулся. Карандаш будто сам собой очутился у меня в руке и с невероятной быстротой вывел рядом с подписью шесть букв: «Трезор». Взгляд скользнул по другому объявлению, рядом, о предстоящей встрече с ветеранами войны.
Я снова вышел во двор. Первое, что услышал, был довольный голос завхоза:
— Видите, ребятки, как много могут сделать ваши маленькие руки, если дружно взяться за дело.
Он вовсю нахваливал малышей из первых классов. А те и рады стараться! Из кожи лезут вон, чтобы побыстрее убрать опавшие листья.
Схватив лопату, я со злостью вонзил ее в гравий. Не нужны мне ни его похвалы, ни поучения, ни замечания!
— Товарищ Берзинь! Подойдите сюда! — В дверях школы с тревожным лицом стояла уборщица. — Прямо не верится! — Она покачала седой головой.
Берзиню тоже не поверится, когда он под своей подписью прочитает слово «Трезор»!
Вскоре завхоз опять появился в школьном саду. Взгляд хмурый, глаза прищурены. Постоял, наблюдая, как мы работаем.
— Тенисон! Это ведь ты, кажется, утром обозвал меня недобрым словом, так?
Робис молча опустил голову.
Так и не дождавшись ответа, Берзинь продолжал:
— И этого тебе показалось мало, так? Ты еще счел нужным написать его на объявлении, под моей подписью.
Робис захлопал глазами.
— Под какой подписью?
— Вот! — завхоз протянул ему снятый с доски листок. — Твоя работа?
— Нет, это не я.
Лицо Берзиня стало еще темнее.
— Я все-таки считал, у тебя хватит духу повиниться. Никогда не поздно признать свою ошибку и поправить дело. Вот я и прождал весь день, думал, явишься с извинениями. А вместо извинений… пожалуйста! — Он Потряс листком. — Словом, мне теперь придется рассказать о твоем поступке.
— Пожалуйста! — разозлился Робис. — Я не писал.
— Как знаешь!
Тяжелой походкой старик двинулся со двора.
Странно! На меня не пало ни тени подозрения. И утром он мне ничего не сказал. Подумал, что я не расслышал его приказа вернуться назад и вытереть ноги? Вряд ли. Скорее всего, старик не захотел придираться ко мне. Как ни говори, сын директора.
Посмотрим, посмотрим, что будет дальше.
Обещание свое Берзинь сдержал. Уже на следующий день у нас в классе состоялся пионерский сбор. Кайя сообщила о происшедшем. Робис, весь потный, оскорбленный, негодующий, стоял перед нами.
— Я не писал! Вот честное пионерское — не я! — отпирался он. — Что вы все ко мне привязались!
— А ты думал, что сможешь безнаказанно марать честь всего класса? — воскликнула председатель отряда Югита. — Это просто неслыханно!
— А я говорю: зря вы на меня навалились!
— Но завхоза оскорбил именно ты! — напомнила Иголочка. — Я сама слышала. Это что, по-твоему, допустимо? В любом случае — ты виноват!
Робис молча опустился на свое место. По лицу струился пот. Со всех сторон кричали:
— Боится признаться!
— Трус! Самый настоящий трус!
Каково мне было слышать все это? Я потел, пожалуй, не меньше, чем Робис. Мелькнула мысль, что следует встать на защиту товарища. Но я тут же отогнал ее. Ведь если бы Робис тогда, у двери, не обозвал завхоза Трезором, мне самому бы такое слово и в голову не пришло. Значит, не очень уж я виноват.
В сборе участвовала и классная руководительница. В руке у нее было злосчастное объявление. Но она мол-чала.
Когда все высказались, Кайя спросила, не хочет ли учительница Лауране сказать что-нибудь. Классная руководительница расправила свернутый листок и спросила, глядя прямо на меня:
— А Гунар Стребейко так ничего и не скажет?
Я вздрогнул.
— А почему?.. Разве обязательно?
— Ты слышал, как Тенисон назвал товарища Берзиня оскорбительным словом?
— Слышал.
— И ты считаешь, он поступил правильно?
— Не-е…
— Тебя, я вижу, совершенно не трогает, что он поступил так возмутительно! А ведь Тенисон твой товарищ.
Я почувствовал, что краснею все больше.
— Ладно! Мы можем и иначе установить истину. По почерку, например. Не думаю, что виновного придется долго разыскивать.
Вскоре после сбора дежурный учитель позвал меня в кабинет директора. Мать не стала ходить вокруг да около:
— Знаешь ли ты, Гунар, кто написал это слово?
Я замялся. Было трудно соврать матери. Я знал, как она меня любит, знал, что я для нее единственный близкий человек — ведь мы так рано потеряли отца. «Ты должен вырасти настоящим человеком, таким, каким был твой отец». А вот сейчас я какой человек? Настоящий?
— Нет, не знаю, — услышал я свой собственный тихий голос.
Если Берзинь ничего не сказал матери об утреннем происшествии, разумно ли будет признаваться? Ведь не я придумал слово «Трезор», не я бросил его в лицо Берзиню. Написал — да. Но разве написать — это хуже, чем открыто издеваться?
— Виновный обнаружен, — твердо сказала мать. — Он будет наказан. Строго наказан.
— Кто же это?
У меня перехватило дыхание. Я почувствовал в своем голосе страх.
— Скоро узнаешь… — Рука матери легла на мое плечо. — А теперь иди.
Я пошел к двери. Не дойдя до нее, остановился.
— Мам! — Я вернулся обратно. — А если тот ученик вовсе не виноват?
— Чего ты боишься? — мать испытующе посмотрела на меня. — Почему это тебя так заботит?
— Если накажут невиновного, то будет ужасно.