Вот мы какие!
Шрифт:
— Инга ведь наверняка знает, что учительница Лауране не ее настоящая мать.
— Разумеется! Не так уж она мала.
— И все-таки говорит ей «мамочка»!
— А как иначе?
— Думаешь, она ее и любит, как мать?
— Почему бы и нет? Учительница Лауране очень хороший человек.
Девчонки перешептывались у меня за спиной. Спрашивала Яутрита, отвечала Изольда.
Вернувшись из театра домой, я долго размышлял о поступке классной руководительницы. Теперь она не только учительница, она еще и мать.
За ужином я спросил у матери, знает ли она про это.
— Разумеется! Те, кто хотят усыновить ребенка, должны иметь характеристику с места работы.
— Почему же ты мне раньше не сказала?
— А потому, что не вижу в этом ничего особенного. Твоя классная руководительница отнюдь не первая женщина, которая берет на себя обязанности приемной матери. Многие сироты обрели таким образом родителей.
— И они по-настоящему счастливы?
— Мне думается, да. Конечно, и в детдомах им неплохо, но все-таки каждый ребенок стремится к материнской ласке, к домашнему уюту.
— Но сможет ли учительница Лауране стать настоящей матерью чужому ребенку?
— Ты сомневаешься?
— Я не знаю, можно ли так любить чужого ребенка, как, например, ты меня?.. Нет, я думаю, все-таки большая разница.
— Материнские чувства со временем растут и крепнут. И ребенок тоже крепче привязывается к человеку, который день за днем заботится о нем.
Мать медленно поднесла ко рту стакан и испытующе посмотрела на меня.
— Не веришь?
— Не могу себе представить.
— Тогда послушай. — Лицо у нее стало очень серьезным. — Я знаю одного мальчика, которого уже двенадцать лет воспитывает женщина, не родная его мать. И ни он, ни она не могут себе представить жизни друг без друга.
— Я его тоже знаю?
— Знаешь. Даже очень хорошо.
— Кто же это?
— Лучше будет, если ты догадаешься сам. Я уже давно хотела тебе о нем рассказать.
— Кто-то из моих друзей?
— Возможно.
«Кто бы это мог быть? — недоумевал я. — Лучший мой друг — Ояр. Неужели он?»
— Отец его погиб, когда он сам был еще совсем маленьким, — между тем продолжала мать.
Нет, не Ояр — у него и отец, и мать. Кто же тогда? Может, Зигис? Или Олаф?
— А перед гибелью отца — ребенку был тогда всего годик — умерла его мать. Малыш остался на руках у отца.
— Значит, у него ни отца, ни матери! — воскликнул я. — Среди моих друзей таких нет, я знаю точно!
— Нет, у мальчика есть мать. Только не родная. И он этого не знает по сей день: приемная мать любит его, как собственного сына.
Я заметил, что глаза матери устремлены на рамку с портретом молодой женщины; эта фотокарточка, сколько я себя помню, всегда стоит на ее письменном столе.
— Вот она… Моя подруга. Она и есть настоящая мать этого мальчика.
— Но она же давно умерла.
— Я сказала: двенадцать лет назад.
— Ага, значит, ему тринадцать.
— Да. — Взгляд матери никак не мог оторваться от карточки. — Она была исключительным человеком. Детский врач. Очень любила детей.
— А мальчик?.. Ты сказала — я его знаю. В какой он школе?
— В нашей.
— В моем… классе?
— В твоем.
Я вдруг почувствовал, словно меня ударил электрический ток. Пол закачался подо мной. Еще секунда — и я упаду.
— Мам!.. — прошептал я. В горле словно застрял комок из невысказанных слов.
Мать подошла ко мне, сжала мою голову ладонями.
— Может быть, не следовало так неожиданно, без подготовки. Но когда-нибудь это все равно должно было случиться. И лучше узнать правду сейчас, чем потом… Ведь ничего не изменилось. Слышишь, мой мальчик? Ничего!
— Мам! Мамочка!.. — Я прижался к ее груди, обхватил руками.
— Теперь ты веришь, что бывает такая любовь? Веришь, что твоя классная руководительница может стать матерью для сироты?
В тот вечер я допоздна ворочался в своей постели. Снова и снова думал о матери, о себе. А когда наконец уснул, мне приснилась женщина, очень похожая на ту, с фотокарточки.
«Теперь ты веришь, что бывает такая любовь?» — спрашивала она меня.
Странно, во сне я не мог понять, кто же все-таки говорит со мной. Обе женщины как бы слились воедино.
Но разве это только сон? Ведь точно также происходит наяву. У меня одна мать: моя мать!
ТОМИНЬ МЕНЯЕТ ФАМИЛИЮ
Когда-то Томинь был самым плохим учеником в классе, самым маленьким, самым безалаберным и недисциплинированным. К тому же еще, как доказала Изольда, выдумщик и фантазер, если не сказать больше. Правда, это мы ему великодушно простили: кто из ребят не желает, чтобы у него был смелый и мужественный отец!
Участие в фильме как-то изменило Томиня. Он даже вернулся в класс немного героем. Плавал на настоящем корабле, в настоящем море, причем в бурю, вместе с настоящими киноактерами и настоящими моряками!..
Впрочем, каждый увидел в Томине то, что хотел. Например, благосклонность Сильвии принес ему… новый костюм. Он, как выразилась Сильвия, не только сшит из материала экстра-класса, но и «сидит отлично». Никому бы из нас не пришло в голову так сказать! Но ведь Сильвия — племянница известной швеи, да и сама мастак в этом деле. И никто тогда не подумал о том, что Томинь первый из всего класса сам заработал этот отличный новый костюм. Киностудия платила ему за каждый съемочный день.
Но ни костюм, ни заработанные деньги, о которых мы узнали позже, не поразили нас так, как неожиданная весть: Томинь меняет фамилию! Классная руководительница своей собственной рукой перечеркнула в журнале фамилию «Томинь» и вписала новую, непривычно звучавшую для наших ушей, — «Дзилюм».