Вой оборотня
Шрифт:
Хорошо, что вспомнил: если останусь в живых и вернусь в город, обязательно набью ему морду!
Но все равно попытка была неплохой, мне за нее не стыдно, жаль только, что тот наемник оказался неправ.
Я выхватил кинжал, продолжая внимательно смотреть за волчицей, которая замерла в трех шагах от меня. Ее хвост так и ходил из стороны в сторону, а желтые свирепые глаза следили за каждым моим движением – она явью готовилась к прыжку. Волчица гневно зарычала, точнее, попыталась, из ее пасти вырывался только всхрап, потому что горло, распоротое моим ножом, еще не затянулось до конца.
Вот
Челюсти лязгнули около моих пальцев, но я успел отскочить. Думаю, этот мой выпад был настолько нелеп, что волчица среагировала на него с опозданием. А может, удар ногой в живот ее удивил? Впрочем, и для меня самого этот дурацкий поступок оказался неожиданностью, правда, очень эффективной, потому что отскочив на пару шагов, волчица снова рванулась ко мне, но уже в прыжке ее сверкающие желтизной глаза помутнели, и она упала безжизненной глыбой на то место, где только что был я.
Удар о землю, надо признать, был достаточно громким, даже показалось, что все вокруг дрогнуло. Веса в милой девушке оказалось не меньше сотни килограмм, даже не понимаю когда она успела его набрать, девушкой она весила гораздо меньше. Впрочем, женщины всегда легко набирают вес, это похудеть у них плохо получается.
Я какое-то время моргал глазами, пытаясь понять, как это у меня вышло и почему волчица умерла. Ясно было одно: кусок серебра, засунутый в горло, убивает любого, не только оборотня. К счастью, я быстро пришел в себя, услышав гневный раздраженный рев, резко повернулся и увидел, как ко мне неспешно трусят два огромных волка. Старички наконец-то решили на меня обидеться и перекинулись, разрывая свои одежды.
Мне все еще было безумно страшно, но я все равно взглянул на палочку старичка, которая отлетела в сторону как ненужная деталь маскировки. А жаль, если бы зверь хромал, у меня бы появился маленький шанс остаться в живых. Но увы…
С тоской и печалью прижался я к глухой стене, вытащил кинжал и приготовился к смерти. Я с горечью осознавал, что этот заостренный кусок металла, отобранный у местного бандита, – мое единственное оружие с элементами серебра.
Волки остановились в нескольких шагах от меня и не решались напасть. Думаю, вид убитой волчицы-детеныша немного охладил их пыл.
– Я убил вашу дочь в честной схватке! – Голос мой срывался, сердце стучало так, что казалось, будто этот стук слышит весь город. Одежда была влажной от волчьей крови. Руки и ноги дрожали мелкой дрожью. – По вашим законам вы обязаны меня отпустить…
Еще одна глупость, о которой мне рассказывал все тот же наемник – самый главный специалист по оборотням. Он говорил, что оборотни признают честный бой, и если ты убил кого-то из них честно, один на один, то тебя отпустят, уважая твою храбрость.
Снова наврал, гад! Вернусь, буду бить до тех пор, пока не устану.
Волк рявкнул в ответ что-то вроде: «А кого это трогает?» – и прыгнул с места, даже не
Но просто ждать смерти не в моих правилах. Упрямство мне не позволяло такого и раньше – в любой, даже самой безнадежной драке я всегда стоял до конца, за что меня и уважал Молот, и не только он.
Оборотень сбил меня с ног. В голове помутилось и от жесткого удара, и оттого, что я ударился головой о булыжник. Я потерял сознание! Но при этом испытывал странное ощущение удовлетворения – видимо, решил, что если не буду чувствовать, как меня рвут на части, то и не будет больно.
Я ошибся. Больно было, и даже очень.
Сначала я решил, что давно умер и теперь за все грехи, что совершил в жизни, меня истязают, очищая для главного действа в нижнем мире – сжигания на медленном огне. А длиться оно будет столько дней, сколько дней прожил на этом свете, благо что наберется их не много, мне едва исполнилось двадцать. Следовательно, мучиться относительно недолго – намного меньше, чем тому оборотню, который меня убил. Я слышал, что у них есть свой ад, там как раз уменьшают время муки за убитых людей – сколько убил, столько и срежут, а ежели наберется больше, чем лет твоей жизни, то станут кормить и поить, как славного воина.
Вот такая ерунда лезла в голову, когда умирал, а говорили, что увидишь всю свою жизнь…
Опять наврали!..
Запах был еще тот на том свете – пахло грязной волчьей шерстью и еще кровью. Этот сладковатый запах меня часто преследовал в снах-кошмарах – в них она повсюду текла рекой и все, до чего я дотрагивался, становилось кроваво-красным.
А еще мне мешала жуткая тяжесть в груди, словно на грудь положили каменную плиту с моим именем.
Говорят, в южных странах так и хоронят – укладывают мертвого человека меж двух каменных плит, одна сверху, другая снизу, и выставляют на солнце. Звери и птицы до тела добраться не могут, и оно медленно гниет, перерождаясь в нечто, что потом легко уложить в глиняный кувшин. Местные жители считают, что после такой обработки между плит остается дух предка, и только так его можно избавить от тела.
Дышалось мне тяжело, да и глаза не открывались, в ушах слышался только мой хрип, больше похожий на стон. Но через десяток глухих ударов сердца я понял, что жив и на мне не плита. Тогда, собрав все силы, я уперся руками и ногами в землю и сбросил с себя невыносимо тяжелый труп оборотня. Потом протер глаза, залитые кровью – все-таки успел перед смертью царапнуть мне лоб проклятый перевертыш.
Теперь я был уже полностью уверен, что жив, – если тебе так же противно, как раньше, то это значит только одно: ты все еще на этом свете, в срединном мире.