Война и потусторонний мир
Шрифт:
– Говорите, что мне нужно сделать.
Ягина испытующе посмотрела на нее.
– Послушайте, сударь, приходилось ли вам в жизни… представляться кем-то другим?
У Александры мгновенно взмокли ладони.
– Что это значит?
– Мне важно убедиться, что вы сможете выдать себя за другого. От вас, видите ли, потребуется небольшая игра. Нужно, чтобы вы оделись кощеевым гусаром, заковали меня в кандалы и отконвоировали в тюрьму.
– Вас? В тюрьму? Для чего?
– Скажем так, мне требуется кое-кого освободить оттуда… Но это мое дело. Ваше – провести меня по подземному тоннелю от этой башни до тюрьмы под дворцом, пройти три двери
Александра взглянула на ненавистную форму и решительно кивнула:
– Справлюсь! – Браво приняв доломан и свежую рубашку, она вдруг смешалась: – Только вы уж будьте любезны, Ягина Ивановна, отвернитесь.
– Не беспокойтесь, – усмехнулась Ягина, – я буду занята поиском инструментов и написанием приказа от имени Главнокомандующей.
С едва слышным «Очаровательная робость…» она захромала к столу.
Отойдя за дырявую китайскую ширму, Александра торопливо сменила чикчиры, подвертки и натянула громоздкие кожаные сапоги с привинтными шпорами.
– Кстати… откуда вы догадались, что я «бренчу романсы»? – спросила она, влезая в рукава черного доломана.
– У вас мозоли на кончиках пальцев, – пояснила Ягина, скрипя пером по бумаге. – Вы, стало быть, левша?
– Так и есть. – Александра застегнула серебристые пуговицы. – На каждой гитаре приходится перетягивать струны.
– У нас не придется. Найдете гитару – сможете преспокойно играть, урожденные потусторонние почти все левши. А сражаетесь вы как?
– Отец подарил саблю. – Закрепив на плече ментик, она подвязала свою старую портупею с тем самым отцовским подарком. – Сделана по заказу, с гардой с другой стороны.
Александра достала из сундука запыленный кивер. Он был черен, как и остальная форма, с посеребренным шнуром по краям тульи, красными кистями и пышным вороным султаном.
– Пистолетов у вас нет? – спросила она на всякий случай.
– Кто же мне их даст, – вздохнула Ягина. Подув на законченное письмо, она повернулась. – Ну, готовы?
Александра надела кивер, зацепила ремешок под подбородком и выступила из-за ширмы, щелкнув каблуками.
– Готов.
Ягина осмотрела ее вполне довольно, но, задержавшись на лице, прицокнула:
– И отчего же вы, сударь, не потрудились отрастить усы? Весь царский полк усатый… Эх, не поверят…
– Сделаю все, что смогу, – развела руками Александра.
Накинув шинель, Ягина подошла к коту, поцеловала между ушей.
– Ну, до встречи, Баюша. Ежели все получится… на старом месте.
Вручив Александре горшочек углей, она подхватила со стола пустую зеленую бутылку и запечатанное письмо. Последними в ее руках появились железные кандалы.
Глава 6
Огонь, вода и медные трубы
Подземный ход тянулся, словно каменный чулок, все дальше. В свете масляного фонаря виднелись осыпающиеся стены, влажный пол и отбегающие в темноту мыши. Огромные камни и разросшиеся корни то и дело преграждали дорогу, приходилось пробираться ползком или перелезать поверху. Александра попробовала задавать вопросы, но Ягина наказала ей вести себя тихо, так что пришлось идти молча. Мрачное место навевало мысли разные, но одинаково безрадостные, и Александра, сама того не замечая, принялась думать, как это частенько бывало, как бы она рассказала обо всем этом в письме брату.
«Если бы я только могла написать тебе, Петро, где я и что делаю, ты бы не поверил. Ни ты, ни я с детства не боялись ужасных историй про русалок и леших, а уж с тех пор, как уверились в их правдивости, и вовсе мечтали своими глазами увидеть Потустороннюю Россию. Помнишь, как представляли волшебные балы, парящие дворцы и роскошные приемы? Так вот, скажу я тебе, мы горько ошибались в наших наивных фантазиях! Здесь все не так. Прекрасных дев здесь заточают в башнях, о павших воинах говорят как о свиньях, а о чести и не слыхивали. Но мне светит удача! Я отыскала союзницу и с ее помощью смогу перейти границу. А там – вернусь в полк, обратно в строй, и когда увижу тебя, Петро…» Александра сбилась. Пережитое волнение заставило ее забыть о ссоре с братом, и в мыслях она обращалась к нему, каким он был до предательства – союзником любых авантюр, родной душой, лучшим другом. Теперь же все вернулось. Укоряя себя за слабость, она твердо закончила: «…когда увижу тебя, Петро, я спрячусь. Скроюсь, чтобы ты не выдал меня, не очернил перед другими и не отнял мою свободу». С этим она зашагала увереннее, наказав себе никогда больше не писать Петру ни строчки.
– Сюда. – Ягина указала на неприметную дверцу.
Александра отперла ее ключом, навалилась, и петли завизжали.
С той стороны оказался тюремный коридор, жаркий и смердящий. Потолки здесь позволяли идти во весь рост, а дорогу освещали лампады, отражаясь в лужах под ногами. Кладка была старой, но необычайно крепкой, становилось ясно, что по этим тоннелям водили арестантов и сто, и двести лет назад, а возможно, и того раньше. Александра шла осторожно, выбирая дорогу, чтобы не оступиться. С каждым шагом жар усиливался, запахло псарней.
– Кажется, мы близко к первым воротам?
– Тише! – шикнула Ягина.
Александра прикусила язык, но поздно. Их услышали. Прямо из стены вырвался дикий, безумный голос. Александра отшатнулась. Ни окошка, ни решетки не было видно, но в крошечную щель между камнями просунулся длинный костлявый палец с черным обломанным ногтем. Кажется, кто-то был там замурован и, услышав голоса, воспылал надеждой. Он бормотал что-то на незнакомом языке, тянулся, явно умоляя, и Александра остановилась, пытаясь разобрать слова.
Ягина толкнула ее в спину: «У нас мало времени».
– Кто там?
– Откуда мне знать? Мы пришли не за этим. Идемте.
Александра подчинилась. Чем дальше, тем мутнее становилось на сердце. Страшные стенания и мольба все звучали в ушах, пока она, следуя указаниям, сворачивала то направо, то налево.
Наконец дорогу им преградили мощные железные ворота, а с ними – и первая стража.
Хоть Ягина заранее и описала ее вид, Александра застыла, во все глаза таращась на двух чудовищных каменных псов, замерших по сторонам от входа. Ростом они не уступали лошади, а их могучие когтистые лапы посоревновались бы размером с медвежьими. Правда вот мордами они до удивления походили на дядьку Терентия Павловича, любителя расстегаев и бани погорячее, – курчавым вихром, свирепыми бровями и окаменелым, словно после водки, взглядом.