Война мага. Том 3: Эндшпиль

Перумов Ник

«Трус, — клял себя ректор Академии Высокого Волшебства. — У тебя всегда найдутся резоны ничего не делать и сберегать покой своей драгоценной персоны. Вот сейчас, мол, нельзя привлекать внимания к приготовлениям Вейде, Шоара и Айлин. Нельзя, дескать, чтобы сюда нагрянула целая армия святых братьев и устроила побоище. Или, того хуже, заявились выкормыши Бреннера. И всё это правильно, разумно, логично. А вот Мег каждый день, каждый час ждёт от тебя помощи, ждёт, что её спасут. Ей и в голову прийти не сможет, что меня остановят какие-то там „высшие соображения“. А я, я,

я…»

Он скрежетал зубами, грыз ногти и мало что не кидался на окружающие его шатёр деревья, в кровь разбивая кулаки о неподатливую кору. Но — ничего не делал.

Высшие соображения брали-таки верх.

«Только бы этот дурачок не стал играть в благородного рыцаря и не полез меня спасать, — думала Мегана, стоя среди бормочущих молитвы монашек на очередном богослужении. — С него ведь станется. Хоть и ректор, а внутри — настоящий мальчишка, из тех, кому до старости двенадцать, и не больше. Клетка, где меня держат, конечно, золотая, но вот ограда у неё — не чета иным крепостям. Ан не должен, не имеет права лезть сюда, подвергать опасности всё, нами задуманное. Хотелось бы мне „получить доказательства его любви“? Нет, не хотелось бы, и я не лукавлю с собой. Столько усилий, и его, и моих, и тех, кто пошёл за нами; столько опасностей, боёв, поражений и побед — нельзя бросать всё это ради меня. Наверное, я неправильная женщина. Наверное, я слишком долго приказывала сильным и храбрым мужчинам, так что в конце концов даже думать стала так же,, как и они. Нет, воин, попав за решётку, не льёт слёзы и не ждёт спасения. Он добивается его сам!»

Легко сказать, да трудно сделать, тут же следовало возражение. И… и всё равно из ночи в ночь Мегане снилось одно и то же: подходящий к монастырским воротам Анэто, его грозно поднятый белый посох, яростный поток света, вырывающийся из сияющего адаманта в навершии, и — горящие стены постылой темницы, в ужасе разбегающиеся послушницы и гордая настоятельница, валяющаяся у ног любимого, молящая о пощаде, предлагающая себя в качестве платы (от чего Ан, конечно же, с негодованием отказывается!).

А потом Мегана просыпалась и вновь с упорством одержимой твердила себе: «Только бы он не полез меня спасать… только бы не полез…»

Скрупулёзно следуя монастырскому распорядку, она в то же время не прекращала искать путь к освобождению. И чем дальше, тем твёрже понимала — обычные способы тут не годятся.

— Значит, прибегнем к необычным, — шептала себе Мегана.

Беседы с госпожой настоятельницей тем временем продолжались и с каждым разом становились всё откровеннее и откровеннее.

«Что может пронять эту властолюбицу, невесть как оказавшуюся в забытой Спасителем глуши? Скорее всего её саму сослали сюда за какие-то прегрешения — чего можно достичь в этом захолустье, да ещё и с пиратами под боком? Ей недостаёт интриг, всего этого закулисья любой власти, неважно, светской или церковной. Недостаёт чувства значимости. Хочется повелевать не только запуганными, робкими послушницами. Ну и, конечно, мужчины. Эвон как глаза блестят! Да и собой мать-настоятельница очень даже хороша. Ей бы романы крутить, сердца разбивать, чтобы поклонники

ради неё на дуэлях дрались — и чтоб со смертельным исходом. Не верю, что она от всего этого добровольно отказалась. Попробуем ее разговорить…»

— Зейта! Подай чай и можешь быть свободна.

— Да, мать настоятельница, — смиренно ответила девушка. Дождалась снисходительного благословения и бесшумно, как хорошо вышколенная горничная какого-нибудь патрицианского дома в Эбине, выскользнула за дверь.

— Я давно мечтала вот так, запросто, беседовать когда захочешь с кем-нибудь из прославленного Волшебного Двора. — Настоятельница пригубила чай. — Восхительно. Зейта превзошла саму себя. Попробуй, Мег, — её собственный сбор, тридцать три травы — даже я все не перечислю.

— Благодарю, — кротко кивнула Мегана. — Действительно, превосходный вкус.

Они сидели за изящно сервированным низким столиком в личных покоях настоятельницы; над серебряными самоварчиками поднимался пар.

— Итак, — настоятельница сплела пальцы рук, положила на них подбородок. — Могущественная Мегана, хозяйка Волшебного Двора, давно хочу спросить тебя: не помогли ли покой и умиротворение сего места прийти к миру и согласию с собственной душой?

— Да, мать настоятельница, — прежним голосом, элегантно поднося к губам изящную чашку, проворковала чародейка. — Здесь поистине место успокоения. После всех бурь и тревог нашего мира…

— Отрадно, отрадно. Но я хотела спросить тебя и о другом. О Чёрной башне и Разрушителе. Знаю, такая тема может оказаться для тебя недушеполезна, вновь возбудив утихшие было страсти, и потому в прошлые наши встречи я избегала её. Но Святая Церковь должна знать всё.

— О чём же поведать? — «Наконец-то настоятельница заговорила о том, что её действительно волнует». — Мы столкнулись с Разрушителем в открытом бою, но, — Мегана развела руками, — ни та, ни другая сторона не одержала решительной победы. Нам не удалось уничтожить его самого, ему не удалось уничтожить нас.

— Однако он вырвался из кольца и скрылся? Следовательно, может считать это своим успехом?

— Наверное, — с самой любезной улыбкой согласилась Мегана.

— И что же произошло потом? Ты, Мег, произносила какие-то слова, я их, признаться, не очень поняла, ты только пришла в себя, потрясение, шок…

«Лукавишь, — подумала чародейка. — Всё ты отлично помнишь. Это тебя и интересует — почему считавшиеся ручными маги Ордоса и Волшебного Двора, никогда не лезшие наперекор воле святых братьев, вдруг замыслили мятеж?»

— Преподобный отец Этлау отдал приказы, которые я расценила как стремление подставить магов под удар Разрушителя, выведя из-под него самих инквизиторов.

Настоятельница кивнула.

— Я слышала это. А теперь, пожалуйста, расскажи подробнее, ничего не опуская…

Мегана усмехнулась про себя. «Ничего не упуская» — это пожалуйста. Правду говорить легко и приятно.

Она вздохнула и начала.

Её слушали внимательно, не перебивали. Несколько раз обновляли тёмный отвар в чашечках; Мегана прихлёбывала, почти не чувствуя терпкого вкуса.