Война мага. Том 4. Конец игры. Часть 2

Перумов Ник

Игнациус зажмурился, смакуя торжество. Как бы не стала жизнь пустой и пресной после эдакого триумфа. Или, чем тьма не шутит, и впрямь сделаться владыкой Империи Тысячи Миров?.. Во всяком случае, это будет забавно, если, конечно, не относиться чересчур «суриозно», как выражались некоторые знакомые схоласты.

А что? Ведь и впрямь достойная идея. Добиться этого положения окажется непросто, воздвигнутся немалые препятствия – чего ещё надо скромному мессиру Игнациусу, превыше всего ценящему, как известно всей Долине, состязание умов?

Конечно, союзники могут выказать неудовольствие.

Игнациус

не обманывался на их счёт. Они надеются, что его руками будет сделана вся грязная работа, что им удастся провести глупого старого мага. Ещё бы – на него, Игнациуса, ополчатся все силы Упорядоченного, божественные и иные; его станут проклинать, на его голову призовут все громы небесные. Вдобавок старый глупый маг потратит в жаркой схватке редчайшие артефакты, применить кои можно только один-единственный раз, как и положено уважающим себя магическим предметам.

Они всё рассчитали правильно, эти союзнички. Вот только забыли, что имеют дело хоть и с человеком, но самим добившимся бесконечно долгой жизни, почти что бессмертия, в то время как им оное бессмертие поднесли на блюдечке. С голубой каёмочкой.

Так что пусть себе верят, что провели старика. Это очень полезное заблуждение, у врагов его стоит поддерживать всеми силами.

Ну всё, хватит тянуть, Игнациус. Время настало.

Архимаг открыл глаза и шёпотом произнёс заклинание.

Он мог бы бросить его и мысленно, в исчезающе малое мгновение; но хотелось, чтобы оно именно прозвучало, пусть и очень негромко, впиталось в воздух, разнеслось на гребне боя.

Мессир Архимаг произнёс заклинание, и Эвиал, от полюса до полюса, скрутила судорога жестокой боли.

В тысячах мест, за множество лиг от Утонувшего Краба, над старыми, забытыми алтарями, вросшими в землю или занесёнными песком жертвенниками всех вер и всех культов – закурились первые дымки. Словно роящиеся пчёлы, частички земли или песка поднимались вверх, кружась, образуя воронки. Столбы пыли начинали расти, меж их частицами проскакивали искры, сливались в цепочки, от них по смерчам растекалось пламя. Жадно распахнутыми ртами смерчи тянулись к небу, не зря и недаром так напоминая те же самые воронки, что поглотили Арвест.

Только смерчи Игнациуса поднимались по всему Эвиалу, от Утонувшего Краба до империи Синь-И и дальних необитаемых островов на самом краю Западной Тьмы, островов, для которых Она стала бы Восточной.

Они поднимались всё выше, пронзая толщи аэра, всё наливаясь и наливаясь силой. Мессиру Архимагу не требовалось при решении задачи сохранять жизни каких-то там смертных. Ну, или бессмертных, всё равно.

От пламенных воронок по земле кругами расходилась смерть. В разных обличьях, быстрая и медленная, лёгкая и мучительная; оживали тени тех, кому некогда посвящались эти алтари, храмы и жертвенники, забытых, оставленных в небрежении – и оттого тем более страшных в неистовой жажде отомстить.

Мессир Архимаг знал, где искать помощников. И, главное, каких.

Закрыв глаза, раскинув руки, Игнациус видел и ощущал сейчас весь Эвиал. Видел, как вырвавшиеся из смерча свирепые призраки – ни рук, ни ног, одни разинутые пасти – окружают какую-то эгестскую церквушку, врываются внутрь, не обращая внимания

на перечёркнутую стрелу Спасителя, впиваются в тела, мигом очищая костяки от плоти.

На далёких и цветущих островах Огненного архипелага камни выпускали лапы, отращивали щупальца, воспаряли в воздух – чтобы хватать разбегавшихся обитателей крошечных рыбачьих деревушек.

И то же самое творилось в Мекампе, Салладоре, Эбине, Аррасе, Семиградье, в Кинте Дальнем, где поднявшиеся из морских глубин твари огромными трезубцами раскалывали пытавшиеся спастись бегством пиратские корабли, акульими пастями выхватывая из воды барахтавшихся человечков.

В степях Замекампья. В Харре. В Синь-И.

Устоял лишь Зачарованный лес, да в опустевших Вечном и его соседе, Нарне, смерчи Игнациуса не нашли добычу.

Но эльфья твердыня мессира Архимага не волновала. Пусть, прочность его ловушки это не нарушит. Его план допускал малую степень отклонения и неравномерности в действии заклинания.

Чёрная броня Эвиала стремительно восстанавливалась, прорехи и разрывы заполнялись. Стороннему наблюдателю показалось бы, что глобула закрытого мира вновь сама собой замыкается.

Трое сражавшихся, Спаситель и двое Его врагов, что-то почуяли. И разом остановились. А вот Шестеро других, нацелившихся на Кларины Мечи, продолжали спуск, уверенные в себе и в победе. Наверное, видели именно то, что ожидали увидеть, обещанное, напророченное.

Он стоял открыто, ни от кого не прячась и не таясь. Да и чего таиться? Бросившихся к нему Динтру и его соратников играючи подхватил вынырнувший прямо из земли иссиня-чёрный ковёр, вернее – тончайшее, как шёлк, покрывало, мигом потащившее их вверх. Дракон и летучий змей попытались было вырваться – напрасная попытка, на их пути лишь воздвигались новые стены. Сверкнул голубой клинок Динтры и даже пробил тёмный шёлк – но прореха тотчас затянулась, и невидимые руки поспешили наложить заплату крест-накрест.

Такие же чёрные паруса развернулись вокруг шестерых Падших – теперь-то они сделаются падшими не только на словах.

Пленники, конечно, пытались сопротивляться. Но не зря мессир Архимаг провёл столько времени в собственном кабинете, вычерчивая, рассчитывая и планируя. Эвиал примет на себя каждый нацеленный в Игнациуса удар, оборачивающийся лишь новыми жертвами и, следовательно, большей крепостью стен ловушки.

Молодые Боги заметались. «Ага, поняли наконец, что дело пошло как-то не так?» – злорадно подумал Игнациус. Ему хотелось пуститься в пляс, он с трудом удерживался – нельзя портить долгожданную победу столь недостойным поведением.

А те двое, наверное, считавшие себя «истинными хозяевами Упорядоченного»?

Игнациус видел лишь коричневокрылого сокола, но чувствовал и присутствие второго, к кому так и напрашивалось прозвание «Ярый». Его кипящий гнев и неистовство мессир Архимаг ощущал, словно испепеляющий жар. Сокол же, напротив, оставался холоден и невозмутим. В нём хозяин Долины вдруг разглядел нечто родственное – наверное, такую же страсть к дотошному, скрупулёзному планированию.

На них тоже со всех сторон надвигались чёрные паруса, словно несчётные фрегаты и каравеллы, несомые всеми ветрами Эвиала разом.