Война мага. Том 4. Конец игры. Часть 2
Шрифт:
– Видел! – не сдавался тот. – Своими глазами, вот как тебя сейчас, узурпатор!
Смел, что и говорить.
– А было ли там сказано, – загремел Император, – что я, правитель Мельина, сам должен решить, кому умирать за то, чтобы жил наш мир?! Это моё бремя и моя беда. И те, кто помогал Нергу, кто забирал детей, вырывал из рук родителей, чтобы зарезать, точно поросят, – повинны смерти.
Толпа дружно взревела – похоже, детские жертвоприношения успели довести людей до последней черты.
Два с половиной десятка обвинённых
– У нас была грамота! – не сдавался верзила. – С императорской печатью! Ты сам признал, узурпатор! А всё прочее – то словеса! Народ, мы его волю выполняли! Его, слышите, его! Этого и бейте!
Кер-Тинор вопросительно взглянул на Императора, однако тот лишь покачал головой. Зарубить дерзкого прямо сейчас – значило сделать его героем и страдальцем.
Вместо этого правитель Мельина повернулся к не сводящим с него глаз легионерам и жителям Гунберга. Поднял руку – левую, с которой не переставая сочилась кровь. По толпе прокатился мгновенный ропот, прокатился и испуганно затих.
– Вы слышали – этот смелый рыцарь обвинил меня, своего Императора. Что ж, я отвечу, а вы слушайте, и не говорите, что не слышали.
Так почему я приговорил этих? Не дав оправдаться, не назвав защитника, как положено по древним хартиям вольностей благородного сословия. Вы хотите знать?..
Потому что добрый рыцарь, храбрый солдат, честный купец или заботливый пахарь не пойдёт ловить детей, зная, что их ждёт жертвенный нож в руке мага. Такой не станет прикрываться грамотами и указами. На такое способны лишь гнилые души, совсем пропащие, кому одна дорога – в Разлом. Вернее даже не души, душонки.
Не станут добрые люди творить такое и «всего лишь выполняя приказ».
А ты, наш Император, спросите вы, мои верноподданные – разве ты не купил собственную жизнь за ужасную цену, пожаловав Нергу право на кровь? Не расплатился жизнями наших детей, а теперь оправдываешься, жалко и неумело?
Голос Императора гремел так, что, казалось, слышно во всём Гунберге.
– Да, всё именно так. Когда нас припёрли к стене твари Разлома, а Нерг пообещал помощь. Я купил эту помощь. И теперь иду с войском прямо ко Всебесцветной башне – расплатиться. Сровнять её с землёй. И я первым пойду на штурм, впереди всех когорт, потому что иначе вокруг той башни воздвигнется вал из человеческих тел.
Знайте, люди, знайте, мои добрые верноподданные, знайте, храбрые воины моих легионов, – меня жжёт и мучает стыд за ту сделку. И хотя б частично вернуть вам долг я могу одним лишь способом – дотла выжечь эту язву на теле Мельина и самому сгореть вместе с ней.
Сеамни вскрикнула, зажимая рот, Кер-Тинор яростно вскинул подбородок, схватилась за голову Сежес; а по всему собравшемуся многолюдству прокатилась волна:
– Живи вечно, наш Император!
– Смерть
– Смерть магикам зловредным!
Правитель Мельина медленно опустил кровоточащую руку – левая пола плаща успела покрыться россыпью алых точек.
– Этих, – кивнул он на приговорённых, – повесить немедленно. На чём придётся. Сгодится любая крыша и любой угол.
– Повелитель! – заорал всё тот же верзила. – Повелитель! Раз ты первым на бесцветных пойдёшь… дозволь с тобой рядом! Уж лучше огнешар в рожу, чем в петле болтаться. А мы не подведём, не подведём ведь, а?! – Он уже обращался к остальным товарищам по несчастью. – Пусть поляжем, но хоть не на рынке, за шею подвешенными!
Император усмехнулся:
– Мы все приговорены. Эй, там, с верёвками! Не мешкать. Детишки тебя небось тоже просили. Да только ты ведь ни одного не отпустил, не помог бежать, не спрятал от магиков.
Верзила завыл, рухнул на колени, задёргался; правда, кричал он недолго.
Гунберг остался позади. Легионы шли ходко, солдатские шутки умолкли – в манипулах из уст в уста передавался рассказ о случившемся на рыночной площади. Император решил идти на штурм Нерга первым, да мыслимое ль дело! Нет, не годится, никак не годится. Мы пойдём, легионеры, солдатская кость. А Император должен путь указать, решить, кого рубим и как. На то он, Император, и поставлен. С делами своими мы сами управимся, а когда надо разить всем многолюдством, как одним кулаком, – тут-то он и нужен. И позади войска, никак не впереди.
Сеамни молча плакала и зло кусала губы, Сежес воздевала руки и закатывала глаза, Клавдий ругался шёпотом. Кер-Тинор красноречиво молчал.
Император торопился. После приснопамятной речи левая рука закровила сильнее; теперь он всё чаще ощупывал белую перчатку, вновь и вновь представляя, как надевает её, целится – и огненный кулак таранит стену, в пролом устремляются легионеры…
Так ты готов оставить Империю наедине с козлоногими? Ну да, набросал горячих слов и теперь готов сгореть сам, лишь бы исполнить обещанное? Это нетрудно. А что с Разломом? Кто его закроет и как? Клавдий? Сежес? Или, может, сам пристыженный Нерг? На чьём месте я бы уже начал тревожить легионы магическими атаками. При умении нергианцев шастать по дольменам…
А ночью плечо становилось влажным от слёз Сеамни. Она плакала беззвучно, замирая с раскрытыми глазами, не всхлипывая, вообще не издавая ни звука. Не спрашивала «почему?!», не рыдала «на кого ж ты меня оставляешь?!». Молчала.
Потому что знала – иначе Гвин перестанет быть Императором для самого себя. Знала – он пойдёт на штурм первым и будет искать победы. И если победить возможно будет только пожертвовав собой – он пожертвует. В конце концов, все распоряжения даны, а большая императорская печать самолично распилена натрое тонкой гномьей пилкой, с немалым трудом отысканной Баламутом.