«Война миров» и другие романы
Шрифт:
Некоторое время все молчали. Потом Монтгомери спросил:
– Кто… сказал, что он умер?
Обезьяно-человек с виноватым видом посмотрел на косматое чудовище.
– Он умер, – сказало страшилище. – Они видели.
Во всяком случае, этих нам нечего было бояться. Казалось, все они были полны страха и удивления.
– Где он? – спросил Монтгомери.
– Там, – указало седое чудовище.
– Есть ли теперь Закон? – подхватил обезьяно-человек.
– Должны ли мы исполнять его веления?
– Правда ли, что он умер?
–
– Есть ли теперь Закон, ты, второй с бичом? Он умер, – сказало косматое чудовище.
Все они глядели на нас.
– Прендик, – сказал Монтгомери, взглянув на меня своими тусклыми глазами. – Все ясно: он умер.
Я стоял позади него. Теперь мне становилось ясно, что с ним происходит. Вдруг я шагнул вперед и громко сказал:
– Дети Закона, он не умер.
Млинг посмотрел на меня своими острыми глазами.
– Он переменил свой образ, переменил свое тело, – продолжал я, – и некоторое время вы не увидите его. Он там, – я указал на небо, – и оттуда он смотрит на вас. Вы не можете его видеть. Но он может видеть вас. Бойтесь Закона!
Я посмотрел на них в упор. Они колебались.
– Он велик, он добр, – сказал обезьяно-человек, пугливо глядя наверх сквозь густую листву.
– А то существо? – спросил я.
– Существо, которое было в крови и бежало с криком и стонами, оно тоже умерло, – сказало седое чудовище, не сводя с меня глаз.
– Вот это хорошо, – проворчал Монтгомери.
– Второй с хлыстом… – начало седое чудовище.
– Ну? – спросил я.
– Сказал, что он умер.
Но Монтгомери не был все же настолько пьян, чтобы не понять, отчего я отрицал смерть Моро.
– Нет, не умер, – медленно сказал он. – Вовсе не умер. Не более, чем я.
– Некоторые, – сказал я, – нарушили Закон. Они должны умереть. Некоторые уже умерли. Покажи нам теперь, где лежит его бывшее тело, которое он оставил, так как оно больше не нужно ему.
– Оно вон там, о человек, ходивший в море, – сказало косматое чудовище.
Они показали нам путь, мы отправились сквозь густые папоротники, лианы и деревья на северо-запад. Послышались крик, треск сучьев, и маленькое розовое создание промчалось мимо нас.
За ним по пятам гналось покрытое кровью мохнатое существо, которое с разбегу бежало прямо на нас. Волосатое чудовище отпрыгнуло в сторону; Млинг с рычанием набросился на врага, но был отброшен; Монтгомери выстрелил, промахнулся, пригнул голову, прикрываясь руками, и приготовился бежать. Я тоже выстрелил, но кровожадное существо все бежало на нас. Я выстрелил еще раз в упор в его безобразное лицо. Огненная вспышка хлестнула по нему. Все его лицо превратилось в кровавую рану; но все же существо, проскочив мимо меня, налетело на Монтгомери и, повалив его, поволокло за собой по земле в предсмертной агонии.
Я очутился перед Млингом, мертвым зверем и распростертым на земле человеком.
– Смотри, – сказал я, указывая на убитого. – Разве не существует Закон? Вот что происходит, когда Закон нарушают.
Чудовище посмотрело на убитого.
– Он посылает огонь, который убивает, – сказало оно своим хриплым голосом, повторяя слова Закона.
Остальные столпились вокруг и тоже смотрели.
В конце концов мы почти добрались до западной оконечности острова. Там мы нашли обглоданное и искалеченное тело пумы с раздробленной пулей лопаткой и, шагах в двадцати от него, то, что искали. Моро лежал лицом вниз на полянке, вытоптанной среди тростников: одна его рука была почти оторвана, на седых волосах запеклась кровь. Голова его была разбита цепями пумы. Поломанные тростники были окроплены кровью. Револьвера мы не нашли. Монтгомери перевернул тело на спину.
Отдыхая время от времени, мы понесли его с помощью семи зверолюдей – так как он был очень тяжел – обратно к дому. Темнело. Два раза мы слышали совсем близко, как невидимые существа кричали и выли, а один раз показалось розовое ленивцеподобное существо, уставилось на нас и снова исчезло. Но нападения больше не было. У ворот зверолюди остановились, с нами вошел только Млинг. Мы внесли искалеченное тело Моро во двор, положили его на груду хвороста и заперли за собой ворота.
Потом мы пошли в лабораторию и уничтожили всех бывших там живых существ.
XIX
Праздник Монтгомери
Покончив с этим делом, умывшись и поев, мы с Монтгомери пошли в мою маленькую комнату и начали в первый раз серьезно обсуждать свое положение. Близилась полночь. Монтгомери был почти трезв, но соображал с трудом. Он всегда находился под влиянием Моро. Не думаю, чтобы ему когда-либо приходила в голову мысль, что Моро может умереть. Эта смерть была для него неожиданным ударом, разрушившим тот образ жизни, к которому он привык более чем за десять лет, проведенных на острове. Он говорил как-то неопределенно, уклончиво отвечал на мои вопросы, пускался в общие рассуждения.
– Как глупо устроен мир, – разглагольствовал он. – Жизнь – такая бессмыслица! У меня вообще жизни не было. Интересно, когда же она наконец начнется! Шестнадцать лет я мучился под надзором нянек и учителей, исполняя их милую волю, пять лет в Лондоне без устали зубрил медицину, голодал, жил в жалкой квартире, носил жалкую одежду, предавался жалким порокам, совершил однажды глупость, потому что был набитым дураком, и очутился на этом собачьем острове. Десять лет проторчал здесь! И чего ради, Прендик? Разве мы мыльные пузыри, выдуваемые ребенком?