Война миров Z
Шрифт:
«Зевс» экономичнее. Этот аппарат легче охладить, легче обслуживать, а поскольку он грузится на «хаммер», его можно доставить куда угодно. Проблема в одном: зачем он нужен? Ведь оператору надо удерживать луч на одном месте — на движущейся мишени, кстати, — несколько секунд хороший снайпер за это время убьет четырех зомби. Нет возможности стрелять быстро, что как раз необходимо при наличии атакующей толпы. К обоим агрегатам пришлось приставить команды стрелков, которым приходилось охранять машины, предназначенные для защиты людей.
— Неужели лазеры были так уж плохи?
— В своей изначальной роли — нет. МТЛВЭ защищал Израиль от бомбардировок террористов, а «Зевса» вернули на службу, чтобы устранять невзорвавшиеся снаряды во время наступления армии. Если использовать их по назначению —
— Так зачем же вы их снимали?
— Потому что американцы преклоняются перед технологиями. Это непременная черта национального духа. Сознаем мы это или нет, но даже самый упрямый луддит не станет отрицать техническое искусство нашей страны. Мы расщепили атом, слетали на Луну, наполнили дома и кабинеты большим количеством приборов и агрегатов, чем могли мечтать первые научные фантасты. Не знаю, хорошо ли это, не мне судить. Но знаю: точно так же, как и все бывшие атеисты в окопах, большинство американцев молит о своем спасении бога науки.
— Но он их не спас.
— Не суть важно. Фильм имел такой успех, что меня попросили сделать целый сериал. Я назвал его «Чудо-оружие», семь серий о современных военных технологиях, которые не делали особой погоды, зато психологически воспринимались как принесшие победу.
— Разве это…
— Не ложь? Ничего, можете говорить прямо. Да, это была неправда, но иногда надо солгать. Ложь — это ни хорошо, ни плохо. Как огонь, она может согреть, а может спалить.
Зависит от того, как ее использовать. Ложь, которая исходила от нашего правительства до войны, та, которая должна была держать нас в счастливом неведении, жгла, потому что не позволяла сделать необходимое. Но к тому времени, как я снял «Авалон», все уже выживали как могли. Ложь прошлого давно забылась, повсюду царила правда, шаркала по улицам, взламывала двери, брала за горло. Правда состоит в том, что как бы мы ни старались, но большинству из нас, если не всем, не дано увидеть будущее. Правда в том, что мы стояли на пороге возможного заката человечества, и эта правда насмерть замораживала по сотне людей каждую ночь. Им нужно было чем-то согреться. Вот я и лгал, как президент, как любой врач и священник, как любой командир взвода и любой родитель. «Все будет хорошо». Вот наш посыл. Вот посыл любого кинорежиссера во время войны. Вы слышали о «Героическом Городе»?
— Конечно.
— Великолепный фильм, правда? Марти сделал его во время осады. Один. Снимал все, до чего мог добраться. Какой шедевр! Храбрость, целеустремленность, сила, достоинство, доброта и честь. Фильм по-настоящему заставляет поверить в человеческую расу. Он лучше всего, что я когда-либо делал. Вам стоит посмотреть.
— Я смотрел.
— Какую версию?
— Простите?
— Какую версию вы смотрели?
— Я не знал…
— Что их две? Плохо учили уроки, молодой человек. Марти сделал военную и послевоенную версию «Героического Города». Ваша сколько длилась? Девяносто минут?
— Кажется.
— Там была показана темная сторона города? Насилие и предательство, жестокость, безнравственность, безграничная злоба сердец некоторых «героев»? Нет, конечно, нет. Зачем? Это наша реальность, это заставляло многих людей укладываться в постель, задувать свечу и испускать дух. Марти решил показать другую сторону, ту, которая заставляет людей вставать из постели на следующее утро, заставляет драться за свою жизнь, потому что кто-то говорит им — все будет хорошо. Для такого рода лжи есть одно название. Надежда.
Гэвин Блэр проводит меня в кабинет полковника Кристины Элиополис, командира своей эскадрильи. Она знаменита не только своими выдающимися заслугами во время войны, но и незаурядным характером. Трудно понять, как столько энергии может быть заключено в миниатюрном, почти детском теле. Ее длинные черные волосы и тонкие черты лица только усиливают впечатление вечной молодости. Потом Кристина Элиополис снимает солнечные очки, и я вижу огонь в ее глазах.
— Я летала пилотом на «Рапторе» РА-22. Это была, бесспорно, лучшая машина из когда-либо созданных человеком. Она могла обогнать и победить бога со всеми его
— Неприятно, наверное.
— Неприятно? Вы знаете, каково это, когда тебе вдруг говорят, что единственная цель, ради которой ты трудилась всю жизнь, страдала и приносила себя в жертву, прыгала выше головы, теперь считается «стратегически необоснованной»?
— Вам не кажется, что такое чувство испытывали все?
— Скажем так, русская армия не одна пострадала от собственного правительства. Закон о реорганизации вооруженных сил фактически кастрировал воздушные войска. Какой-то эксперт в ДеСтРес подсчитал, что у нас самое невыгодное соотношение «ресурсы — поражение цели» по сравнению с другими родами войск.
— Можете привести пример?
— Как насчет УОВЗП, унифицированного оружия вне зоны поражения ПВО? Это бомба, управляемая с помощью GPS и инерциальной навигации, которую можно выпустить за сорок миль от цели. В базовой версии — сто сорок ВШ-97В, и каждая маленькая бомбочка несет кумулятивный заряд, поражающий бронированные цели, осколочный — против пехоты и циркониевое кольцо, чтобы вспыхнула вся зона удара. До Йонкерса их считали триумфом. И тут нам говорят, что стоимости одного набора УОВЗП — материалов, рабочей силы, времени и энергии, не говоря уже о топливе и наземном обслуживании, необходимом для несущего воздушного транспорта — хватит на то, чтобы заплатить взводу пеших придурков, которые поджарят в тысячу раз больше упырей. Недостаточный бум за наши баксы, как и с остальными бывшими сокровищами короны. Они словно прошлись по нам асфальтовым катком. Б-2 «Спирит» — в пролете, Б-1 «Лансер» — в пролете. Даже старина Б-52, и тот в пролете. Добавьте «Игл», «Фэлкон», «Томкэт», «Хорнет», «ДжСФ», «Раптор» — и получите больше военно-воздушной техники, уничтоженной росчерком пера, чем мы потеряли из-за вражеских зениток и истребителей за всю историю. [39] Спасибо хоть, что их не пустили под пресс, а всего лишь бросили гнить на складах или на огромном кладбище в пустыне, в ЦАОВ. [40] «Долговременное вложение», так это называли. Зато на законсервированную технику можно рассчитывать. Сражаясь в одной войне, мы всегда готовимся к следующей. Наши ВВС остались почти эффективными.
39
Небольшое преувеличение. Во время Мировой войны Z потеряно меньше военных самолетов, чем во Второй мировой войне.
40
ЦАОВ — Центр аэрокосмического обслуживания и восстановления возле Таксона, штат Аризона.
— Почти?
— От «Глоубмастеров» пришлось отказаться, как и от всех «пожирателей топлива». Остались аппараты с пропеллером. «Воздушные извозчики», короче говоря.
— Это была основная задача ВВС?
— Да, воздушные перевозки, единственное, что еще имело какое-то значение.
(Она кивает на пожелтевшую карту на стене).
— Командир базы отдал ее мне после того, что случилось.
(На карте — материковые Соединенные Штаты военного времени. Вся территория к западу от Скалистых гор закрашена светло-серым. Среди серого видны разноцветные кружки).
— Острова в море зомби. Зеленый означает места дислокации действующих военных подразделений. Одни превращены в центры для беженцев. Другие все еще участвовали в военных операциях. Некоторые хорошо оборонялись, но не имели стратегического значения.
Красные зоны относились к категории «агрессивно жизнеспособных»: фабрики, шахты, электростанции. Там армия оставляла изолированные команды. Их задачей было охранять объекты до тех пор, пока мы, если сможем, вернем их в военную экономику. Голубые зоны — территории, где гражданские сумели обосноваться, выкроить себе кусочек земли и научиться жить в его границах. Все эти зоны нуждались в снабжении, которым и занималась «Материковая воздушная служба».