Война на пороге. Гильбертова пустыня
Шрифт:
По его Петропавловскому времени, по которому он жил с рождения, в восемь утра как раз начался штурм Поронайска.
Японцы не ожидали найти в бухте катеры и четырьмя «стингерами» наши грамотно сбили четыре вертолета, один из которых был десантный. Тут у японцев сработал сигнал о «превосходящих силах противника», и команду «отставить работать по берегу и немедленно атаковать флот неприятеля», как бы и не было это сильно сказано, они с воодушевлением приняли. За час эти господа в поисках «флота противника» потопили четыре наших героических катера и сбили разведывательный вертолет, пилот которого успел кинуть сведения на берег и вместе с машиной взорвался в воздухе. Тут на «Бурном» его и услышали. Не сильно разбираясь с количеством японцев в заливе, уподобившись японцам в Петропавловской операции, через полуостров «Бурный» по приказу капитана первого ранга Деточкина выпустил четыре «Москита» и, чуя последующую беду и изобилие японцев на свою карму, дал полный 32-х узловой ход в общем направлении на восток. Деточкина всегда учили, что свою армию нужно сохранять, и если
Прилетевшие из ниоткуда ракеты «Бурного» сильно попутали планы японцев об отсутствии кораблей противника. «Летучий голландец, что ли?» — думал капитан «Осими», учившийся в Европе. В моменты раздражения он думал на ненавистном ему английском. Он наблюдал, как тушат «Кинисаки», горящий как факел, в четырех милях от него. На «Кинисаки», как выяснилось позже, ракета не взорвалась, но прошлась под обшивкой по-русски, посему задела цистерны с горючим для вертолетов, и над кораблем поднялся черный дым.
Крейсер «Майя» получил два попадания, и вероятность его выживания была весьма малой. Там «москиты» разорвались, неся команде и кораблю быструю смерть. Четвертая ракета пробила фрегат «Сендай», и ему хватило, чтобы затонуть в ходе боя. Соединение бросило горящую «Майю».
Ее тут же отследил беспилотный разведчик, и с берега поднялись русские вертолеты на добивание. Крейсер был оставлен немногочисленной выжившей командой и затонул. «Кинисаки» искусством команды потушил пожар, но лишился электроники и навигации, потому в авианосном бою стал бесполезен. Это была любимая победа для Гнома: крейсер, фрегат, поврежденный авианосец против четырех вспомогательных катеров.
Поронайск оказался крепким орешком. Точнее, скоропалительную скорлупу русские расположили вокруг него. Бои за этот город продолжались двое суток, но взять его и перенести линию снабжения к северу, как это планировалось в Генштабе, японцы так и не смогли. Время поджимало, и утром 7-го сентября командующий Кирафутским фронтом генерал-майор Накато, собрав пехоту и артиллерию в один кулак, прорвал тонкую русскую линию между Углегорском и Поронайском и, оставив русские города-крепости в тылу, развернул наступление на северо-запад. Танки и броневики вышли к морю севернее Лесогорска, но этот успех не оказал на русские отряды, запертые в Углегорске, никакого воздействия, тем более, что русские аналитики, как оказалось, предвидели его и заранее организовали снабжение по морю. Накато уже не мог остановиться, хотя его войска таяли, а его коммуникативная линия, идущая через Красногорск, Томари, Чехов, Южно-Сахалинск на Криль- он и Корсаков, была слишком длинна. «Русские партиза- ны-ролевики повысили ее транспортное сопротивление до бесконечности», — писали в Интернете. «Ну уж до бесконечности!»- качал головой Гном' отсылая «новости» сухопутному командующему.
Взятие Поронайска изменило бы все, но четвертый штурм города был отбит русской авиацией, действующей с аэродрома Смирных и захватившей господство в воздухе над Средним Сахалином. «Вот когда японцам пригодилось бы 3-е авианосное соединение, а еще лучше — 1-е или 2-е! Или даже 4-е», - злорадствовал Гном.
До Александровска-Сахал инского осталось один-два перехода, русских войск впереди не было, но горючее и боеприпасы подходили к концу, и Накато свернул на запад, что-
Сцльъ- Пе^имьы* Елшл
бы захватить ненавистный русский аэродром и, если повезет, хоть немного топлива, и оседлать магистраль, ведущую к Тымовскому. Не дойдя буквально десяти километров до Смирных, его отряд встретил ожесточенное и грамотно организованное сопротивление и завяз в нем. В ночь на 9-е русские перешли в наступление против его растянутого фланга и тыла двумя группировками — непосредственно из района Смирных и прямо из Поронайска, а у Александровска и Томари у русских откуда-то сосредоточились две свежие дивизии, развернувшиеся на Смирных и Лесогорск. Войска на севере молчали по официальной военной связи и лишь иногда просили по мобильникам оказать хоть какую-то помощь или принять их последний рапорт.
...Только когда пришла весть про Владлена и кораблики отплыли из сознания, как бы хорошо они ни бегали по морю и ни топили все, что плавает, Гном перестал считать достижения и обратился к потерям.
«Местность» (6)
5 сентября. Владивосток. Вечер
— Мы, люди, пока не можем смириться со смертью, — сказал адмирал. — Через пять минут я жду у себя всех старших офицеров Штаба флота. Россия объявила войну Японии.
Действия правительства планов Гнома не меняли. Отсутствие Владлена, уехавшего вместе с Гномом готовить николаевскую высадку, сказывалось на том, что перестала работать система бесперебойного отслеживания и курирования Т-групп до их полного уничтожения, как говорил Агнец. Конечно, в Приморье был штаб этого дела, который сам по себе Т-группа. Но Маша только к вечеру прислала ему точечную схему последних двух дней по терактам. Аяпонцы могли сейчас активизироваться во всех точках и создать флеш-па- нику. Про события в Биробиджане Гном вообще узнал из Интернета. Там была инсценирована заурядная боевка на межэтнической почве, но унесла она с собой около ста человек убитыми и раненными. Дурацкий эпизод, но пришлось звать амурских казаков, благо этих не приходится просить сесть в седло. Там, в этой дыре, Биробиджане, вообще
Первого тревожил Григорич. «Прямо как реперная точка бытия», — шутил Гном. Однако полковник Мазуров, вопреки обычным своим манерам, глупо и слезно просил Гнома и командование - не отдавать Итуруп, а уж он, Первый, в долгу не останется. Хотя что он им сделает? — Игорь только ухмыльнулся. Перенесет через послевоенную депрессию на крыльях кросс-культурной программы АТР?
«Когда мы о чем-то просим за другого, значит, потом не расплатимся. Круглое — значит оранжевое», — ругался Гном.
Первый просто параноидально боялся сглазить операцию. Там пока был паритет. Дома, после войны он расскажет Маринке, завернутой в махровую простыню после ванны, как корабли ходили мимо Итурупа, как они легко взяли Кунашир, Уруп и не спешили с треклятым островом и треклятым Берковским, о котором знал даже Коидзуми. Вот ведь какой вред на войне от роли личности в экономической истории!
6 сентября. Остров Итуруп. Утро
Пятого к ночи, однако, в японском штабе посчитали, что довольно дали господину Берковскому наслаждаться выделенным положением звезд. В семь утра при легком бризе два эсминца «Амагири» и «Юмагири», не чуя подвоха, пристроились артиллерийским и ракетным огнем смести самодеятельные укрепления Итурупа и обеспечить своим овладение ключевыми пунктами упрямого острова. В это время крейсер «Бурный», покинувший Охотское море, как бы нечаянно вошел в пролив Фриза и возьми да и запроси у Итурупа местоположение японцев. Обрадовавшись хоть какому кораблю, с Итурупа рапортовали «давай к нам», и сведения, пусть и не слишком точные, были отправлены. Деточкин по привычке «пойди туда, не зная куда, по приблизительным координатам» посылает придержанные от прошлого боя «москиты», и японцы принимают их по две на борт, потому что им, зазнайкам, оказалось нечем сбивать. Бывает и так. «Бурный» прошел пролив и скрылся в тени берега. «Потому что нечего светиться, — решает Деточкин, — и ракеты кончились». В общем, он не сразу даже и сам узнал, что на «Юмагири» случился внутренний взрыв, и эсминец скоро затонул, а «Амагири» в ступоре горел, подполз к берегу, итуруповцы его сладострастно расстреляли чем Бог послал, он опрокинулся и умер на мелком месте. Деточкин, получив через сутки результаты своей стрельбы, был доволен, но пребывал в некой озабоченности по поводу будущего: у него в том момент кончились — как бы так сказать для делового человека — почти кончились ракеты. Идеей Гнома — подгрузить ему ракет с подводной лодки — он был вовсе не окрылен и собирался многократно использовать чью-то матушку, потому что штиль в этих водах невечен и нечаст. Несколько волнительным был для «Бурного» и дальнейший означенный Штабом маршрут, и то, что маленький «Разлив» скользнул мимо японских берегов, прикинувшись рыбаком, так у него ж, кэпа «Разлива», не крейсер и был. Но лодка подошла как по расписанию и, используя любимую в школьной физике тему рычагов и плеч, Деточкин остался при ракетах с одной травмой у члена экипажа и курсом на юг. В ту же ночь «Бурный» записал электромагнитный сигнал от взрыва и видел далекое облако в виде гриба, а Деточкин с офицерами уже вспомнили, не маму за ногу, а Шиву, что означало: кранты, ребята, ядерная война. Доплавались! «От такого не может сберечь даже цельноосиновый меч». Над Японским морем повисла радиотишина, но радист на «Бурном» успел получить от Гнома утешающие известия, что, мол, это уже не первая электромагнитная воздушная тварь в этой войне. И что живы будем, не помрем. Деточкин не был сторонником ядерного оружия и не любил фильмы «Безумный Макс 1—2—3». В конце концов, «Бурный» под- грузился, затихарился и еще немало поплавал со своим шахматным капитаном.
7 сентября. Владивосток
Седьмого сентября—траурный день войны — Гном запомнил навсегда, и еще 20 лет спустя уныло напивался в любой компании, чтобы не помнить. Он был традиционным чуваком и знал, что в этот момент японы переиграли их не на такт. А на уровень. И ничего нельзя было доказать. Как если бы у тебя умерла жена, ты был в отъезде, открыл дверь ключом, пришел и в горе упал на колени перед ней, а потом следователь нашел твои отпечатки рук и губ. «Но на мертвом же теле!» — возопишь ты. Но поздно. Ты будешь убивцем. Тебя будут подозревать, потому что настоящего виновника не найдут, и ты будешь доказывать и докажешь, и экспертиза подтвердит, но ты останешься навсегда в той ситуации. Так и здесь. Гном не мог писать об этом. Он написал четыре книги об этой войне и все время заканчивал их вначале шестым числом, заявляя перепуганным издателям, что на этом стратегия кончилась и началась карма. Потом соглашался и лаконично, теряя эмоции, излагал дальнейшее. Его издавали хорошими тиражами, жена гордилась и прощала его крики и пьянки в ежегодных сентябрях. Сын рос кудрявым, как мать, и рыжим, как Гном. Это примеряло с действительностью.