Война с лилипутами (с иллюстрациями)
Шрифт:
— К сожалению, — сказал доктор, который расшифровывал воспоминания рабыни, — результаты нашего обследования негативны. Почти ничего не удалось узнать.
Свет в зале померк. Экран загорелся зеленоватым светом. По нему пробегали полосы, светлые зигзаги. Порой он становился светлее, порой — почти черным.
— Это что такое? — спросил инспектор Кром.
— Мы вычислили биологический возраст девочки, — прозвучал голос доктора. Самого его не было видно. — Оказалось, что ей по земным меркам четырнадцать с половиной
— Ничего страшного, — сказал инспектор Кром. — Догонишь остальных.
— Мне и так нравится, — сказала обиженно Заури. — Мужчины больше любят маленьких женщин, они им кажутся беззащитными.
— Заури! — воскликнул инспектор Кром. — Тебе еще рано об этом думать.
— О будущем никогда не рано думать, — возразила рабыня. — А то замуж не выйдешь. Мне старшие рабыни все, что нужно, рассказывали.
Инспектор вздохнул, и они снова стали смотреть на экран, на котором ничего интересного не появлялось.
— Разумеется, — сказал доктор, — мы сняли мгновенный снимок с памяти девочки, а затем компьютер проследил его минута за минутой — все четырнадцать с половиной лет. Затем он снова спрессовал изображение так, что мы видим год за минуту.
— Мы уже проглядели минут пять, — сказала Алиса.
— И так будет продолжаться двенадцать лет, поверьте мне, — сказал доктор.
— Тогда, может, и не стоит тратить время? — спросил инспектор.
— Не стоит, — согласился доктор. — Но я хочу показать тот момент, когда девочка вернула себе память. Это случилось два года назад. Смотрите! — сказал доктор, и Алиса от неожиданности ахнула.
Экран ярко вспыхнул — он показывал яркий солнечный день, голубое небо и зеленую листву.
— Обратите внимание, — произнес доктор, — первым воспоминанием ребенка стала именно плантация.
Изображение на экране изменилось. Теперь они увидели засеянное поле, где поднимались зеленые ростки. Вдоль зеленых рядов шли дети в серых халатах и, наклоняясь, пропалывали грядки.
— Это наша сиенда! — воскликнула рабыня. — Это морковное поле! Сейчас вы увидите нашу надсмотрщицу. У нее такая плетка!..
В поле зрения появилась лениво идущая женщина с плетью в руке. Вот она поравнялась с одной из работающих девочек, еле-еле приподняла плеть, конец которой взвился в воздух и тут же опустился на обнаженное детское плечо.
Девочка ахнула и попыталась спрятаться от следующего удара.
— Ее зовут Толстая Берта. В прошлом году она обожралась слив и подохла! — сказала рабыня Заури.
— Заури, хорошие девочки так не выражаются, — сказал инспектор.
— Какая же я хорошая? — удивилась рабыня. — Если бы я была хорошая, были бы у меня папа и мама, как у всех хороших. Видно, я нехорошая, если меня бросили или потеряли, как говорил господин Панченга.
— Ты же отлично знаешь, — сказал инспектор, — что, вернее всего, тебя украли, и твои родители в этом совсем не виноваты.
— Если их при том не убили, — сказала рабыня, всхлипывая.
И никто не нашелся, что ответить. Все понимали, что у девочки было тяжелое детство и ей нужно сочувствовать, а не ругать.
— Мы дали компьютеру такое задание, — сказал доктор. — Проглядеть два последних года, сохранившиеся в памяти девочки, и отобрать все кадры, которые могут представлять интерес.
— И много оказалось таких кадров? — спросил инспектор.
— Раз-два — и обчелся.
— Какие у нас кадры! — сказала рабыня. — У нас все одинаково было. И люди одинаковые, и еда одинаковая, и одежда тоже одинаковая.
— Все это очень странно, — сказал инспектор Кром, подняв руку, чтобы экран на время выключили. — Девочке пятнадцатый год. Почему она помнит только последние два года жизни? А что было раньше?
— Наверное, то же самое, — сказала Заури.
— А что, если тебя привезли на сиенду только два года назад? — спросил инспектор Кром.
— А где же я все остальные годы жила? — ответила вопросом рабыня.
— Вот это мы и попытаемся проверить, — сказал инспектор. — Включайте!
— Включаю, — произнес доктор.
На экране замельтешили цветные полосы. Потом вместо них возникла вечерняя картина. Возле низкого бедного барака стояли несколько девочек в длинных серых платьях.
— Наш дом! — воскликнула рабыня. — Там моя койка стоит! Все как на самом деле!
Быстрыми шагами из-за угла барака вышел сутулый, с длинными волосатыми руками и оттого похожий на гориллу здоровяк в черном кожаном костюме. В руке у него была сучковатая дубинка. Он шел, переваливаясь и широко улыбаясь, так что были видны все его желтые зубы.
Девочки кинулись внутрь барака. Лишь одна из них — Алиса не сразу узнала в ней Заури — замерла, покорно опустив голову.
Именно к ней приближался, переваливаясь, рабовладелец.
— Это он, — прошептала в ужасе Заури. Видно, даже здесь, в безопасности, вдали от плантации, она не могла избавиться от ужаса при виде хозяина сиенды.
Панченга Мулити протянул вперед широкую ладонь, которая заканчивалась такими короткими и толстыми пальцами, словно это были и не пальцы вовсе, а сардельки.
— Давай назад! — закричал он.
Та Заури, которая сидела в зале рядом с Алисой, заплакала.
Другая Заури, что стояла на экране возле барака, дрожащей тонкой рукой распустила шнурки, которыми было скреплено у шеи ее платье, запустила пальцы за пазуху и вытащила оттуда три ореха.
— Что это такое? — не поняла Алиса.
— Это орехи гари, — сказала рабыня. — Они почти спелые. Мы их собирали. Но рабам их есть нельзя. И нельзя уносить с собой. Но я была такая голодная… Ай!