Война теней
Шрифт:
Получалось, что в итоге все эти жалобы из Коканда, Хивы и Бухары, сделав круг, возвращались аккурат сюда, в Ташкент, на стол к Черняеву, которого ситуация откровенно забавляла. Только не забавами едиными, поскольку в текстах жалоб можно было найти среди словесного мусора и нечто более ценное.
Правитель Коканда Худояр-хан. Бухарский эмир Сеид Музаффаруддин Бахадур. Хан Хивы Мухаммад Рахим-хан. Вот та троица правителей, само существование которых было для Черняева одной из главных проблем в его нелёгкой деятельности главы Туркестанского края. Иными словами, земли этих трёх правителей он рассматривал как будущие части своего Туркестана, наместником которого его недвусмысленно обещали сделать, если за ближайшие несколько лет он сумеет привести хотя бы половину этих земель под власть
Предпосылки для успешного развития событий имелись. Начать следовало с того, что взятие Джизака и Ходжента по сути отрезало остатки Кокандского ханства от их естественных союзников, Хивы и Бухары. Не полностью, конечно, но наиболее удобные для перемещения войск пути перекрывались. А не очень удобные и совсем не удобные… Черняев знал, что такое двигать армию или даже относительно большие отряды по слабо пригодным для таких перемещений путям В общем, Коканд до поры можно было оставить «вариться в собственном соку», поскольку свара за трон могла закончиться быстро, но новый-старый хан Худояр мог и не усидеть на вновь занятом троне. И тогда… А ещё можно было тихо и незаметно помочь его соперникам. Небольшой толикой золота поддерживая в тех желание и возможности мутить и без того не кристально чистую кокандскую воду.
И всё равно, связь Худояр-хана и эмира Сеида Музаффаруддина Бахадура была довольно прочной. Правитель Бухары понимал, что Худояр-хану нужна поддержка, потому слал понемногу воинов, советников, оружие. Сам же начал получать поддержку не только от британцев, но и со стороны Османской империи. Единоверцы то были бухарцам куда ближе каких-то там совершенно чужих и непонятных англичан.
Что до Хивы, так Мухаммад Рахим-хан продолжал пребывать в полной, практически абсолютной уверенности в неприступности своего ханства. Не из-за какой-либо особой защиты крепостей. Не вследствие высокой боеспособности войска и многочисленной новейшей артиллерии. Вовсе нет! Исключительно географическое положение Хивы, подступы к которой для действительно мощного войска были предельно затруднены. Вот и смотрел свысока на остальных, считая, что до него точно не доберутся.
Черняев понимал, что со взятием после Ташкента Джизака и Ходжента, требуется в очередной раз остановиться. Укрепление недавно захваченного, очередные просьбы прислать не только солдат и боеприпасы, но и специалистов, и гражданскую администрацию. Давать хоть тень власти местным — на такое он идти не собирался. Видел, как это происходило. Пусти наряду с завоевателями местных, пусть даже на вторичные, вспомогательные должности — они совсем скоро будут пытаться пролезть и на другие места, для них совершенно не предназначенные. Навидался там ещё, на Кавказе. Только в том месте и в то время от него мало что зависело. Но здесь, сейчас…
Остаток осени и зиму — хотя тут, в Туркестане, она была совсем иной, нежели в родных краях — заняли дела мирные. И подготовка к новой военной кампании, теперь нацеленной на остатки Коканда и Бухару. В том, что она, кампания, неминуема, никто не сомневался, особенно сами властелины Коканда с Бухарой. Поняв ещё осенью, что на их возмущённые крики в Санкт-Петербурге плевать хотели, попробовали было иной подход — мирный. Отправили в Ташкент к губернатору Туркестана посольство, с целью договориться о мире на вроде как выгодных для России условиях. Торговые договора, признание уже изменившихся границ, обещание прекратить набеги на русские земли. Однако…
То самое слово «однако», без него никак нельзя было обойтись. Черняев, пользуясь своей предельной самостоятельностью в туркестанских делах, выставил властелинам Коканда и Бухары такие встречные условия, что те от них откровенно ошалели. Полный возврат всех захваченных пленников — не только русских, но и возможных случайно оказавшихся иных европейцев. Выплата каждому из них компенсаций в зависимости от времени, проведённого в плену. Да таких, что они стали бы откровенно разорительными для державших их на положении рабов. Контрибуция — с Коканда большая, с Бухары тоже совсем не маленькая — сильно ударяющая по финансовой стабильности обоих государств. Допуск русских делегаций с целью доскональной проверки ханства и эмирата на предмет, не скрывают ли они оставшихся пленников и не прирезали ли их по тихому, чтобы не платить те самые откупные. Ну и относительно торговли — на неё также планировалось наложить существенные ограничения, поставить под почти полный контроль из столицы Туркестанского края.
Принять подобное было для Худояр-хана и Сеида Музаффаруддин Бахадура равносильно тому, чтобы самим спровоцировать полноценный бунт. Особенно хану Коканда, едва-едва удерживающему свою власть. Потому что один, что другой виляли, слали велеречивые послания, просили предоставить достаточное количество времени для обдумывания предложений… и получали — теперь больше со стороны Османской империи — советников, золото, обещания скорой поддержки оружием и войсками.
Тянули время они, дожидался подходящего момента для нового наступления и Черняев. И почти дождался. Не зря именно сегодня вызвал к себе генерала Романовского и полковника Абрамова. Да, теперь уже полковника, поскольку в этот чин его личным указом произвёл сам император, впечатлённый докладной запиской Черняева. Александр II счёл, что такое показательное усердие и боевой пыл стоит поощрить должным образом. Впрочем, генералу Романовскому тоже было грех обижаться. Ордена, значительная сумма денег, слава… и намёк, что как только Туркестанские дела закончатся, для него, как показавшего себя талантливым военачальником, найдётся новое высокое назначение. Император не то сам понял, не то ему умные советники подсказали, что держать долгое время рядом двух столь честолюбивых людей как Черняев и Романовский вряд ли стоит. Пока хватает наград и славы — конфликта не случится. Зато едва придёт время заканчивать действия военные и сосредотачиваться на обустройстве края — вот тут могут начаться неприятности.
Но это всё равно дело будущего. В настоящем же в кабинет губернатора зашёл сперва Романовский, а за ним, спустя несколько минут, и полковник Абрамов пожаловал в своей неизменной кожаной шапочке, прикрывающей голову вояки после полученной несколько лет назад тяжелейшей контузии. Все трое успели и как следует познакомиться, и сработаться, и к обсуждениям планов на будущее было не привыкать. Так что крепкий кофе с местными сладостями, расстеленная на столе карта, набор разноцветных карандашей для необходимых отметок и бурлящие в головах мысли, которые вот-вот должны облечься в слова.
— Что будем делать сегодня, Михаил Григорьевич, — поинтересовался у Черняева Абрамов, как младший по званию из собравшихся. — Вроде бы вчера успели обсудить, что через месяц или полтора опять двумя ударами супостатов «радовать» станем, основным и отвлекающим.
— Только кого отвлекать, а кого действительно громить, так и не решили, — проворчал покусывающий карандаш Романовский. — Напрашивается нанести основной удар по Коканду. Но бухарский эмир хитёр и людишки его по Ташкенту шастают, как тараканы за печкой. В важные места им доступа нет, но вот кабаки, базар… дома публичные опять же. Узнают от тех солдат и может даже разговорчивых сверх меры офицеров, чего знать не надобно.
— И встретит того, кто будет наносить отвлекающий удар, огромное войско бухарцев. Не хочется такого, вы правы, Дмитрий Ильич. Но и планировать атаковать только в одном направлении — замедлять темп продвижения. Хотелось бы избежать. Потому подумаем как следует, господа!
Думать собравшееся трио умело. Хорошо думать, правильно, находя варианты из числа не лежащих на поверхности. Было очевидно, что ожидать от Бухары с Кокандом попыток отбить завоёванное не стоило — они и защитить то свои города не сумели. Что уж говорить о том, чтобы попробовать штурмовать укреплённые места с многочисленной артиллерией, сильными и умеющими воевать гарнизонами и без возможности поднять внутри Ташкента и иных городов восстание. Восстание, оно реально, лишь когда есть кому его поднимать и поднимать не толпу с дрекольем, а вооружённых и умеющих обращаться с этим самым оружием. А как раз нормального оружия и возможности его получить у находящихся в Ташкенте. Ходженте и иных городах инородцев не имелось. Коменданты внимательно следили, не допуская и призрачной возможности местных вооружиться и тем самым стать потенциальной угрозой новой власти.