Война в Фивах
Шрифт:
Посол знал, что гиппопотамы, водящиеся в озере Фив, священны, и тайком взглянул на правителя, чтобы оценить, какое впечатление произвели на того эти слова. Однако его лицо хранило каменное выражение, хотя и немного покраснело. Хаян ждал, что скажет правитель, но тот не проронил ни слова и, казалось, слушал и ждал, что последует дальше. Поэтому Хаян продолжил:
— Пока мой повелитель болел, к нему во сне явился наш бог Сет во всем своем ослепительном великолепии и упрекнул его такими словами: «Разве справедливо, что на всем Юге нет ни единого храма, где упоминалось бы мое имя?»
Посол умолк, но Секененра тоже молчал, хотя сейчас у него был вид человека, которого застали врасплох и удивили чем-то таким, что ему раньше никогда в голову не приходило. Однако Хаяна не беспокоило мрачное расположение духа царя. Возможно, посланником двигало желание вывести его из равновесия. Гофмейстер Гур, догадываясь об опасном характере подобных требований, наклонился к уху повелителя и прошептал:
— Будет лучше, если мой повелитель сейчас не станет обсуждать эти вопросы с посланником.
Царь согласно кивнул, хорошо понимая, к чему клонит гофмейстер. Хаяну показалось, будто гофмейстер передал своему повелителю слова, только что сказанные им. Поэтому он выдержал небольшую паузу. Но царь лишь спросил:
— Вы имеете еще что-нибудь сообщить мне?
Хаян ответил:
— Уважаемый правитель, до сведения моего повелителя дошло, что вы носите белую корону Египта. Он удивлен и находит, что это идет вразрез с нашими хорошими отношениями и узами традиционной дружбы, которые связывают семью фараона и ваше славное семейство.
Удивленный Секененра воскликнул:
— Но белая корона ведь является головным убором правителей Юга!
Посланник ответил уверенно и требовательно:
— Наоборот, ее носили цари, и именно по данной причине вашему славному отцу и в голову не приходило надевать корону, ибо он знал, что в этой долине есть всего один царь, который имеет право на это. Я надеюсь, уважаемый правитель, что вы учтете искреннее желание моего повелителя укреплять добрые отношения между династиями Фив и Мемфиса.
Хаян умолк, и снова воцарилась тишина. Секененра предался грустным размышлениям, резкие требования царя пастухов тяжелым камнем легли на его сердце. Они посягали на истоки веры в его сердце и гордости в его душе. Эти чувства нашли отражение в бледных каменных лицах придворных, окружавших его. Внимая совету Гура, царь не стал отвечать, а лишь сказал голосом, который звучал спокойно, вопреки всему, что он услышал:
— Посланник, ваши требования носят деликатный характер, затрагивают нашу веру и традиции. Поскольку дело обстоит так, думаю, будет лучше, если я сообщу вам о своем мнении завтра.
— Лучшее мнение то, которое достигнуто в результате обсуждения, — ответил Хаян.
Секененра повернулся к гофмейстеру Гуру и сказал:
— Проводите посланника в крыло, которое отведено для него.
Посланник поднялся всем своим коротким тучным телом, поклонился и удалился самодовольной и высокомерной походкой.
3
Царь послал за наследным принцем Камосом. Принц явился немедленно,
— Принц, я послал за тобой, чтобы ознакомить тебя с сообщением посланника с Севера и узнать твое мнение. Положение очень серьезное, поэтому слушай меня внимательно.
Царь ясно и подробно изложил наследному принцу то, что сказал посол. Принц слушал отца с большой тревогой, которая отразилась на его красивом лице, по цвету, чертам и выступавшим верхним зубам напоминавшем лицо отца. Затем царь взглянул на свое окружение и продолжил:
— Итак, господа, вы видите, что в угоду Апофису придется снять эту корону, безжалостно истребить гиппопотамов, рядом с храмом Амона соорудить еще один, где будут поклоняться Сету. Посоветуйте, как надлежит поступить!
Негодование на лицах присутствующих говорило о тревоге, обуревавшей их сердца. Первым нарушил молчание гофмейстер Гур.
— Мой повелитель, — сказал он, — я не только отвергаю эти требования, но и сам дух, в каком они были облечены. Они были высказаны тоном хозяина, диктующим условия рабу, тоном царя, упрекающего собственный народ. Я воспринимаю их лишь как давний конфликт между Фивами и Мемфисом, принявший иное выражение. Мемфис пытается поработить Фивы, которые всеми имеющимися средствами отстаивают независимость. Нет сомнения, пастухи и их царь недовольны тем, что Фивы существуют и не распахивают ворота перед правителями Мемфиса. Видно, пришельцы разуверились в своем утверждении, будто это царство всего лишь самостоятельная провинция, подчиненная короне пастухов. Поэтому они решили лишить Фивы возможности проявлять независимость и подавить верования их жителей.
Гур говорил убедительно и прямо. Секененра вспоминал, как повелители пастухов вмешивались в дела царей Фив, а те, отводя от себя зло, меткими ответами, подарками и деланным притворством избавляли Юг от их назойливости и посягательств. В этом семейство Секененры сыграло большую роль, причем его отец сумел незаметно подготовить мощное войско, дабы отстоять независимость своего царства, если хитрости и деланная преданность не помогут. Затем слово взял командир Каф:
— Мой повелитель, я считаю, что мы не должны уступить ни одному из этих требований. Как можно допустить, чтобы наш повелитель снял корону? Или уничтожить священных гиппопотамов, чтобы угодить врагу нашего народа? И как можно сооружать храм богу зла, которому поклоняются эти пастухи?
Слово взял верховный жрец Нофер-Амон:
— Мой повелитель, бог Амон не согласится на то, чтобы рядом с его храмом возвели другой для Сета, бога зла, чтобы эту чистую землю оросили кровью священных гиппопотамов, чтобы хранитель этого царства, первым из царей Юга надевший эту корону, снял ее со своей головы по его велению! Нет, мой повелитель, Амон никогда не потерпит такого! Воистину он ждет того, кто поведет армию его сыновей освободить Север и объединить страну! Тогда страна станет такой же, какой была во времена первых царей.