Война в Средние века

Контамин Филипп

Добавим, что когда св. Фома Аквинский, под влиянием Аристотеля, в основу своих рассуждений о справедливой войне положил понятие общественного блага, то очень скоро оно стало часто использоваться государями для оправдания своих военных предприятий; как и защита королевства или отчизны, защита общественного блага была только предтечей идеи государственного интереса [732] . Более того, столь характерное для политической мысли и практики позднего Средневековья превозношение персоны и полномочий государя в военной сфере выливалось в превозношение «войн величества» или «величества и чести», которые, в противоположность «обычным войнам», где сражались против соседей или какого-либо линьяжа, означают кампании, когда «государи с войском отправляются или на завоевания в дальние страны, или на защиту и распространение католической веры» [733] . В свете этого Итальянские войны и Никопольский крестовый поход не отличаются друг от друга.

732

Russell F. H. Op. cit. P. 261-262, Post G. Ratiopublicae utilitatis ratio status und Staatsrason. (362). С XII в. законной причиной для войны стала защита отечества. (Ecclesiastical History of Orderic Vitalis... T. VI. P. 64).

733

Le debat des herauts d’armes de France et d’Angleterre. / Ed. L. Pannier, P. Meyer. Paris, 1877. P. 12.

Современники

сознавали, что критерий власти не отвечал больше новым политическим условиям, сложившимся после разделения христианского мира на большое количество практически суверенных государств, не подчиняющихся материальному и моральному контролю ни со стороны императоров, ни со стороны пап [734] . Они видели также, что понятия предмета (res) и причины (causa) могли дать повод для всякого рода юридических уловок. Что касается положения воюющих, то здесь проблемы почти не было, и почти все согласны были со следующим мнением Гийома Дюрана, выраженным в «Зерцале права» (Speculum juris): «Клирик может принять участие в справедливой войне, но не для того, чтобы непосредственно командовать людьми, а чтобы заботиться об их нуждах, снабжать деньгами, следить за соблюдением договоров, разрешать споры – в общем, делать все, как делала Римская церковь, когда поддержала войну в Романье против восставших городов» [735] . Клирики или монахи, переодевшиеся в воинов, с мечом в руке и в гуще сражения [736] вызывали удивление или возмущение, но зато допускалось, чтобы прелаты, имевшие «во владении какие-либо светские сеньории», могли быть напрямую причастны к военным делам; присутствие духовных пэров, таких, как епископ Бове или архиепископ Реймса, в войске французского короля также считалось нормальным. Противоречия возникали на другом уровне: в то время как светские власти стремились возложить экономические и фискальные тяготы войны не только на мирян, но и на клириков, последние, ссылаясь на свои налоговые привилегии, старались избежать обложения себя и своих доходов.

734

Кристина Пизанская в «Книге о военном деле и рыцарстве» на вопрос, «почему только королям и суверенным сеньорам дозволено своей властью вести войны против кого-либо», отвечает такое право имеют одни лишь «императоры, герцоги, короли и другие земные сеньоры, обладающие высшей светской юрисдикцией, а „бароны и другие, сколь бы велики они ни были“, могут воевать „с разрешения, согласия или по воле своих суверенных сеньоров“ (Bibl. Nat., Paris, fr. 1243, f. 2, v°).

735

De dispensatione. // Speculum juris, IV, 57, пер. цит. по: Durand G. Rational on manuel des divins offices. / Ed. С. Barthelemy. Paris, 1854. Vol. I. P. XV.

736

B 1360 г. во время рейда французов к берегам Англии за оружие взялись не только миряне, но и английские монахи (например, аббат монастыря Бэттл), чтобы отразить это нападение (Jean de Reading. Chronicon. / Ed. J. Tait. Manchester, 1914. P. 135, Ranulph Higden. Polychronicon. / Ed. С. Babington, J. R. Lumby. T. VIII. P. 410).

Проблема моральной ответственности воюющих, вовлеченных в несправедливую войну, давала повод для принятия разных решений. С одной стороны, существовало мнение моралистов и теологов, которое высказал Робер де Курсон: «В делах незаконных не следует повиноваться светским сеньорам, а рыцари, если они чувствуют, что война несправедлива, не должны вставать под стяги государя». Так же рассуждал Стефан Лангтон: «Если король Франции объявляет несправедливую войну королю Англии, то французский рыцарь может подчиниться приказу короля, но ему следует воздержаться от участия в войне или в начале боя покинуть его». Томас Кобхем также полагал, что епископы должны убеждать народ не участвовать в несправедливой войне, если только есть надежда, что весь народ последует этому совету и опасность смуты будет исключена [737] . Другие же, напротив, оставались верными римской традиции безусловного повиновения государю и полагали, что лишь ему пристало знать, справедлива или нет начинаемая им война, а подданные должны только следовать за ним, не опасаясь за свои души [738] . Естественно, что власти были очень заинтересованы в том, чтобы восторжествовал этот тезис, и действительно, по мере укрепления дисциплины в армиях, ужесточения системы военных обязательств, вопросы совести, «состояния души», кажется, уходили в небытие. В лучшем случае, сторонники золотой середины, как Хуан Лопес в XV в., утверждали, что подданные могут считать справедливой войну, предпринятую по «указу вышестоящей власти», если только для них не будет очевидным или ее несправедливый, насильственный характер, или что их сеньор желает притеснить кого-либо другого [739] .

737

Baldwin J. W. Masters, Princes and Merchants... (921).

738

Diez de Games (Gulierre). El Victorial. (316). P. 313. – Св. Фома Аквинский придерживался, кажется, того же мнения.

739

Soldi-Rondinini G. II diritto di guerra... (1018).

В конце концов серьезней всего воспринимался критерий духа, который в какой-то мере содействовал моделированию конкретных действий в войнах позднего Средневековья. Требовательные умы не преминули сопоставить причину и цель войн с производимыми ими опустошениями. Еще св. Фома Аквинский подчеркивал необходимость пропорционального соответствия между мотивами действия и его последствиями, но только по отношению к тираноубийству: в его глазах восстание против тирана законно только тогда, когда оно причиняет меньше зла, чем сотворил тиран, коего желают свергнуть. Филипп де Мезьер в своем «Послании Ричарду II», королю Англии (1395 г.), пошел еще дальше. Объяснив сначала, что причина какого-либо конфликта, кажущаяся справедливой с точки зрения «человеческой мудрости», может быть Богом в качестве таковой отвергнута, он добавляет, что в расчет необходимо также брать размеры бедствий, которые повлечет за собой начатая война. Поэтому государь без стыда для себя может сразу же отдать потенциальному противнику две трети спорного владения: например, две трети провинции, на которую они оба претендуют [740] . Эти рассуждения подразумевали взаимную ответственность сторон в случае франко-английского конфликта и необходимость раскаяния обеих сторон: «и должны короли испытывать боль, а рыцари Франции и Англии искренне раскаиваться за великое зло, что они и отцы их жестоко совершили вопреки Богу и своей доблести» [741] .

740

Mezieres Ph. de. Letter to King Richard II. A plea made in 1395 for peace between England and France. / Ed. G. W. Coopland. Liverpool, 1975. P. 126.

741

Ibid. P. 122.

В

свете подобных рассуждений на эту тему друг другу противопоставлялись два вида войны, явно различавшихся по поведению участников: одна – «смертельная», ведущаяся «огнем и кровью», когда все виды «жестокости, убийства, бесчеловечности» считались допустимыми и даже систематически предписывались, а другая – «воинственная» война, «война законная», почетная, «благая», которую ведут «благие воины» в соответствии с «истинной военной справедливостью» или «рыцарской дисциплиной». Не уважать жизнь посланцев и герольдов, согласно, в частности, Филиппу де Виньолю, – «дело невиданное для доброй ссоры и справедливой войны» [742] .

742

Vigneulles Ph. de. Op. cit. Vol. III. P. 153, 152. «Пусть никто не насилует девиц и женщин, не причиняет никакого вреда беременным женщинам и не прибегает к насилию, как и подобает на доброй войне». Ришар де Вассбург отмечает до прихода в Италию лотарингского герцога Рене II «венецианцы и итальянцы вели войну, которую они называли воинственной, так что более брали в плен ради выкупа, а не убивали противников. Герцог же со своими лотарингцами стал поступать наоборот, и венецианцы стали выражать недовольство, называя лотарингцев убийцами, поскольку боялись, что и их враги будут поступать так же» (цит. по: Schmidt-Chazan М. Histoire et sentiment national chez Robert Gaguin. // Le metier d’historien au Moyen Age. Etudes sur l’historiographie medievale. / Sous la dir. В. de Guenee. Paris, 1978. P, 251).

Пока предписания благой войны соблюдаются, воины своим ремеслом не пятнают свою душу; как говорил Оноре Бове, битва сама по себе не является дурной, но использовать ее можно по-дурному [743] . И в трактате «Юноша» Жана де Бюэя сказано: «...если война ведется законно, мудро и по благому праву, то она справедлива и угодна Богу» [744] . «Викториал» также утверждал, что «можно спасти свою душу, даже воюя против христиан, если соблюдается несколько условий: не убивать своего врага, как только он оказался в твоей власти, уважать церкви, не причинять зла нашедшим в них убежище, не брать никакого церковного имущества, за исключением того случая, когда больше нигде нельзя найти пропитания (в этом случае дозволяется взять пищи на данный час, но не более, чтобы только поесть самому и накормить своего коня), не захватывать и не похищать замужних или свободных женщин, не жечь посевы и дома, поскольку это задевает интересы невинных и смиренных людей, не заслуживших наказания» [745] . Уже в «Сборнике богослужений» Гийома Дюрана (конец XIII в.) разрешалось без ограничений захоранивать на кладбище с заупокойной службой погибших при защите справедливости и воинов, убитых в войне за правое дело; просто предписывалось лишь не вносить в церковь тела убитых, чтобы кровь не пачкала мощеный пол.

743

Bonel Н. Op. cit. Р. 82-83.

744

Bueil J. de. Le Jouvencel. (9). Vol. II. P. 265.

745

Diez de Cames (Gutierre). El Victorial... (316). P. 313-314.

Рукопись XV в. иносказательно определяет идеал благой войны, перечисляя «десять обвинений», которых не должно быть на турнирах знатных людей, если только они оказались виновными:

«Грабителей церквейИ отлученных от церквиПо злому умыслу убийцНасильников девицКлятвопреступников добровольных.Бежавших с поля боя.Не могущих выиграть битвы.Поджигателей,Предводителей бандитовИ морских пиратов»[746]

Это значит, что «право в войне» (jus in bello) в сознании современников мало-помалу затмевало «право на войну» (jus ad bellum) [747] и во многом становилось просто кодификацией рыцарского идеала, запрещавшего действия, противные «всякому благородству и рыцарству». Заметим, однако, что этот идеал воплощался одновременно в нравственных императивах, регулировавших поведение военных, в правилах военной дисциплины, как и в ряде обычаев, традиций, ритуалов, свойственных миру военных (право оружия (jus armorum)) [748] .

747

Johnson J. T. Ideology, Reason and the Limitation of War. (935).

748

Contamine Ph. Guerre, Etat et societe. (457). P. 187-192, 202-203. – Отметим, что «обычаи войны» запрещали использовать пытки, чтобы заставить говорить военнопленного. (Bueil J. de. Le Jouvencel. (9). Vol. II. P. 91).

Руководствуясь разными соображениями, власти и военные предводители часто стремились навязать своим войскам «рыцарскую дисциплину», следствием чего была не только некоторая гуманизация войны, но и укрепление боеспособности армий. Борьба с «дурными подвигами», с «кражами, грабежом, убийствами, святотатством, насилием женщин, поджогами, захватом людей» [749] была на пользу как государям, так и гражданскому населению. Вот почему военные ордонансы содержали приказы и предписания морального характера. Пример тому – «статуты, приказания и обычаи для войска», обнародованные Ричардом II в 1385 г.: они требовали, под страхом смерти, не осквернять Святое причастие и сосуды для Святых Даров, не грабить церкви, не нападать ни на клириков, ни на женщин, ни на гражданских лиц; грабеж домов вообще и потрава лугов также были формально запрещены [750] . Начиная с законов Фридриха Барбароссы (Lex pads castrensis, 1158 г.) различные законодательные тексты Империи отвечали той же цели. Так, один из них (Sempacher Brief, 1393 г.) брал под защиту женщин, а также церкви и другие святые места.

749

Bibl. Nat., Paris, fr. 5737, f. 17 et s.

750

Black Book of the Admiralty. / Ed. T. Twiss. P. 453-454.

Однако усилиям, направленным на гуманизацию войны, противостоял целый ряд факторов, из которых можно выделить три основных:

1. Государства во многих случаях проявляли заинтересованность в том, чтобы, по-возможности, вести тотальную войну безо всякой пощады к противнику; понятие оскорбления величества, в частности, помогало оправдать массовое хладнокровное уничтожение людей. Во время Столетней войны английская монархия несколько раз давала примеры неукротимой жестокости. Позднее Людовик XI, как и Карл Смелый, отдавал своим войскам приказы все опустошать и без жалости убивать всех сопротивляющихся. Подобные жестокости встречаются, в масштабах вполне сравнимых, и во время крестовых походов против гуситов.