Война Волка
Шрифт:
Их поэты воспевали эту победу. Суровые слова сопровождались бренчанием на арфах, и я все еще помню эту песнь, и иногда сам ее напеваю — и не из горечи от гибели отца, а в знак признательности. Именно в день этой резни Рагнар захватил меня в плен.
Я был его рабом-саксом, а стал для него как сын, Я любил его как отца, Я назвался Утредом Рагнарсоном и принял его веру, стряхнул с себя христианство, как змея сбрасывает старую кожу, Я вырос, считая себя датчанином, хотел быть им, но судьба привела меня снова к саксам, Wyrd bid ful arad, Судьба неумолима.
— Сигтрюгр
На угрозу он ответил насмешкой.
— Ярл Скёлль тоже возжелает мести.
— За то, что тебя захватили? — усмехнулся я.
— За ранение его сына. Или ты все же убил его?
Значит, тот юнец в шлеме, украшенном серебром, был сын Скёлля? Знай я тогда — прихватил бы его с собой, третьим пленным.
— Я доставил ему головную боль, которая не скоро пройдет. — сказал я. — Как звали мальчишку?
— Мальчишку? — переспросил Инар. — Он воин, мужчина.
— Анкер Скёлльсон. — ответил Ньялль.
— Анкер — воин, мужчина. — повторил Инар, а потом добавил слова, показавшие мне суть проклятия, что навлекли на меня боги. — Анкер — истребитель королев.
— Истребитель королев? — спросил я.
— Он и его отец убили королеву Сигтрюгра. — ответил Инар.
И я услышал, как боги смеются.
«Он и его отец убили королеву Сигтрюгра».
На один черный миг мой мир утратил реальность, эти слова я слышал словно во сне.
Разумеется, в темноте Инар не мог меня видеть, не то придержал бы язык. Вместо этого, он продолжал свой рассказ.
— Она вела воинов, С мечом, в кольчуге и шлеме.
Финан сжал мою руку, чтобы удержать.
— Она дралась? — спросил мой друг.
— Как демон. Она выкрикивала оскорбления, и нам, и Скёллю, и Анкеру.
— Как вы узнали, что она королева? — спросил Финан, по-прежнему ежимая мою руку.
— Она похвалялась этим! — ответил Инар. — Выкрикивала, что ее муж считает, что со Скёллем справится даже женщина.
— Ее должны были сопровождать воины. — Финан отказывался меня отпускать.
— Никому не устоять против Скёлля! — гордо ответил Ньялль. — Они с сыном убили дюжину хускарлов.
— По его словам. — радостно продолжал Инар. — отец и сын пробились сквозь стену щитов, и Анкер выцепил королеву-суку из строя бородкой своей секиры, а отец разрубил ее королевское брюхо своим мечом, Серым Клыком.
Среди прочего, об ульфхеднарах говорят, что они сражаются в слепой ярости, как безумцы, В бою, как считают люди, в ульфхеднара входит душа дикого зверя, волка, который жаждет крови и не знает жалости, Ульфхеднары не чувствуют боли, не знают страха, Говорят, некоторые даже дерутся голыми, чтобы показать, что им не нужны ни кольчуга, ни щит, ни шлем — ведь ни одному человеку не устоять против них, Ульфхеднары — звери, дерущиеся как боги.
На слове «сука» я озверел. Вскочил, выдернул Вздох Змея из ножен и бросился на двух беззащитных мужчин, привязанных к дереву, Финан попытался меня остановить, но благоразумно отступил. Позже он рассказывал, что я завыл, как измученная душа, пленники заорали, и вдруг ночь потеплела, когда их кровь
Моя дочь, Стиорра, мертва.
Говорят, у родителей не бывает любимчиков среди детей. Это чушь. Может быть, мы и любим их всех, но всегда одного любим больше. Из моих троих это была Стиорра, Высокая, с черными как вороново крыло волосами, такими же, как у матери, решительная, с сильной волей, здравомыслящая и проницательная. Она любила богов и научилась понимать их желание, однако боги убили ее в Эофервике, Ее кровь полилась на улицы, и боги смеялись. Они не имеют жалости.
Мы цепляемся за надежду. Может, Стиорра не умерла, а лишь ранена? Может, история Скёлля — просто бахвальство уязвленного человека, наглая ложь, чтобы восстановить репутацию. Может быть, там убита другая женщина? Однако, на Стиорру это похоже. Если Сигтрюгр ушел, она повела бы его людей, но зачем ей идти самой? Почему не вдохновить воинов, а потом позволить бойцам вести бой? Но Стиорра знала, что ее присутствие на главной улице Эофервика разжигает огонь в ее воинах, И ее смерть вдохновила их яростное возмездие, правда, Скёлль все же выжил.
И это давало мне единственное слабое утешение — я не успокоюсь до тех пор, пока Скёлль Гриммарсон не будет скулить у моих ног, прося пощады, И тогда я окажу ему ту милость, какую дали мне боги. Слабое утешение, совсем слабое, но той ночью, среди страдания, я за него цеплялся, Я рыдал, хоть никто и не видел моих слез, я впадал в отчаяние, но постоянно помнил, что найду и прикончу Скёлля, За проклятием должно следовать обещание, и я дал клятву в той пропитанной дождем темноте, Скёлль Гриммарсон должен умереть.
Когда первый луч серого утреннего солнца коснулся восточных холмов, я вернулся назад сквозь лес и нашел Вздох Змея там, где оставил. Мои люди, те, что не спали, боязливо наблюдали за мной. Тела двух пленников так и оставались привязанными к дереву, их зияющие раны начисто омыл дождь, Я вытащил из листьев свой меч и протянул Рорику.
— Очисти его.
— Да, господин.
— Тебе нужно поесть, господин. — сказал Финан.
— Нет. — ответил я, не глядя на друга, не хотел, чтобы он видел слезы в моих глазах. — Что мне нужно сделать. — прорычал я. — так это убить того проклятого монаха.
— Он удрал, господин. — сказал Финан.
Меня охватила ярость.
— Он, что?
— И он, и его девчонка. — спокойно ответил Финан. — На рассвете украли двух коней у наших разведчиков.
— Разве мы не выставили часовых?
Финан пожал плечами.
— Они сказали Годрику, что отойдут погадить.
— С лошадьми? — Чертов Годрик, Он всегда был идиотом. — Мне, наверное, стоит прикончить Годрика. — рявкнул я. — Зови его сюда.
— Оставь его мне. — сказал Финан, опасаясь того, что я мог натворить в гневе. — Я ему как следует надаю. — пообещал он.