Война за мир
Шрифт:
А тут и штурмовики заходят. Чего им рисковать попусту?
Быстро звучат короткие очереди и одиночные выстрелы. Падают на бетонный пол мертвые тела. И начинается зачистка нового участка. Новый поворот. Новое помещение. Новые гранаты. Новый штурм и расстрел ослепленных, оглушенных и дезориентированных защитников. Некоторые, правда, психовали, открывая огонь «в ту степь». Но опасности от них было немного. Они ведь не знали, куда стрелять. Вот и полили куда ни попадя. Да и валили таких активистов в первую очередь, от
Десантники не спешили. Они действовали аккуратно. Однако к вечеру все равно сумели выйти к берегу Эльбы. И даже организовали прикрытие наведения понтонного моста, по которому уже в темноте пошла тяжелая линейная пехота и боевым машины пехоты. Те самые, которые — суть — легкие танки с модульной системой вооружения. Их присутствие в боевых порядках пехоты кардинально поднимало ее боеспособность.
Конечно, соседи пытались что-то изобразить. Но соседи — это соседи. Приказа на введение резервов не поступало. Генеральный штаб Альянса к этому времени больше не существовало. Сигналы и рапорты уходили в Париж полноводной рекой. Но никто их не принимал. Никто на них не отвечал. Никто никак не реагировал. Поэтому форсирование Эльбы оказалось игрушечным… не учением полигонным, конечно. Ведь без потерь не обошлось. Но их было так мало, что ими можно было пренебречь. Во всяком случае в масштабах дивизии и корпуса уж точно…
А тем временем в Санкт-Петербурге к Николаю Александровичу заглянула «на огонек» старая подруга.
— Ты доволен моей работой? — Наигранно томным голосом спросила Марта Ришар.
— Ты имеешь в виду твоих девочек? — Мягко улыбнувшись, уточнил Император.
— Моих девочек. Да. — В тональности Багиры согласилась с ним Марта.
— Они молодцы. И ты молодец. Не зря я решился доверить тебе это дело.
— Признайся… ты просто хотел, чтобы я была рядом. И ни у кого, даже у твоей супруги не было бы вопросов ко мне.
— Ты так и не призналась — она хоть раз пыталась качать права?
— А я должна признаться?
— Я, все-таки, твой работодатель.
— Ты намного больше, чем мой работодатель.
— И у тебя есть от меня секреты?
— Ничего важного.
— Ничего?
— Нет.
— Клеопатра тоже мне ничего не говорит. Вы последнее время стали удивительно близки. Как мне кажется. Это опасно. Это попахивает заговором. Что вас сближает?
— Она хочет больше участвовать в воспитании моей дочери.
— Вот как? — Немного напрягся Николай Александрович, но излишне наигранно и Марта это отметила, криво улыбнувшись.
— Говорит, что она удивительно похожа на тебя. Но я все отрицаю.
— Меня она об этом не спрашивала…
— Я каждый раз все отрицаю. А схожесь… мало ли? Всякое бывает.
— И кто же отец девочки?
— Война 1914 года прибрала много хороших людей. Вот и мой покойный муж… он… — Марта чрезвычайно наигранно всхлипнула. Не сводя, впрочем, цепких и внимательных глаз с Императора.
— Это грустная история. Я могу помочь чем-то горю такой замечательной вдовы? Твой вклад в дело Империи неоценим.
— Не оценим? То есть, не имеет ценности? Ты хочешь сказать, что ты не дашь мне денег?
— У всего есть свои границы, — несколько неловко развел руками Император сидя на диване.
Марта подошла и, задрав повыше юбку, села ему на колени. Попой. Лицом к нему, нависая над ним своим декольте.
— И каковы же твои границы?
— Как жаль, что твой супруг погиб так давно…
— Я могу найти нового.
— И ты изменишь с ним… своей работе?
— Ты же изменяешь своей.
Николай сжал ее попу в своих ладонях. Зажмурился. И оттолкнул.
— Ты стал скушен. — Наиграно фыркнула она.
— Я стал стар, — пожав плечами, устало произнес Император. — Давай к делу. Ты говорила о том, что у девочек были беглецы. Что сделано для их поиска?
— Работа… — покачала головой Марта. — Ты невыносим.
— Так уволься. Служба у меня добровольна.
— Смешно, — скривилась Ришар. — Но грубо. Твоему юмору всегда недоставало изящества.
— Может быть… может быть.
— К делу так к делу…
Марта ушла. Николай Александрович подошел к столу. Вызвал секретаря и заказал кофе.
Сердце сердцем, но от любимого напитка он не собирался отказываться. А на все увещевания врачей он отшучивался всякими байками в духе черного юмора: «Заглянуло как-то сердце к врачу, приоткрыв дверь, и спросило: «Разрешите без стука?»
Николай Александрович придерживался очень простого правила — еда должна быть вкусной и приносить удовольствие. А все рассказы о том, что здоровое питание продлевает жизнь считал глупостью.
Его позиция была проста и противоречива одновременно и сводилась к тому, что уровень эндорфина[1] должен быть всегда на достаточно высоком уровне. А если ты ешь мерзкую на вкус дрянь, то какое от нее удовольствие? Она может быть бесконечно полезной, но и толку-то с этого? Если ты несчастлив, то в тебе мало жизни. Ты мрачен. Ты грустен. Твой тонус низок, а энергии постоянный недостаток. Ты не любишь жизнь и не получаешь от нее удовольствие. Ты не хочешь жить. Ты не хочешь бороться за нее… за свое место в ней.
Поэтому он хоть и сдерживал объем потребления кофе, но полностью от него не отказывался. Прожить двадцать лет «унылой …» — не та перспектива, которая его прельщала. Он поэтому и с девочками заигрывал, не отказывая себе в удовольствии от флирта, пусть даже иногда заходящего слишком далеко, и еду ел исключительно вкусную, и вообще уделял немало внимания всевозможному подъему настроения через удовольствия. В том числе и вполне банальные.
Принесли кофе.
Секретарь прикрыл дверь.