Война за океан. Том первый
Шрифт:
На другой день после молебна и пальбы из пушек и ружей солдаты и матросы прошагали по расчищенному месту казармы перед капитаном, потом стали и разошлись. Парад окончился.
«Капитан какой молоденький, – думал Таркун, – и ростом небольшой. Если начальник – старик должен быть обязательно, как у маньчжуров. Старый – умный, а молодой – еще дурак!»
Бывая тут и видя издали Невельского, Таркун всегда хотел с ним познакомиться.
Присутствовавших гиляков пригласили в казарму на угощенье. Гиляки садились вперемежку с русскими за большой стол, сложенный во всю длину казармы из досок. Всем подали мутовки с кашей, а детям –
– А как пушки, всегда у вас заряжены? – спрашивал Ивана Масеева какой-то гиляк.
– Или как ружье – заряжается, когда надо стрелять? – приставал другой.
– По уставу! – отвечал Масеев.
– Что такое устав?
Устав нашелся у молодого солдата. Боцман Салов на днях велел ему выучить раздел: «Нижние чины и лошади».
Капитан после ужина позвал к себе некоторых гиляков.
Влезгун – патлатый, сутулый искаец лет семидесяти, с соловыми глазами, торговавший в зимнем стойбище водкой, – остался в казарме. Сидя рядом с Таркуном, он вспомнил Джонку-китолова, что придет летом и привезет много рому, тогда будет веселей, и что с Джонкой он кашу не ест. Матросы позвали Таркуна в свою компанию.
– Сыграем в дурака, – тасуя колоду, сказал Подобин.
Таркуну хотелось пойти к капитану. Но он сел играть в карты.
Четверо казаков взяли ружья и оделись в тулупы. Они выстроились перед казармой, и коренастый боцман повел их. У пушек сегодня двое часовых, у склада – один и у флага, где молились и стреляли, – тоже часовой. Часовые время от времени меняются. Все русские выпили по чарочке, но пьяных нет. В казарме у стойки с ружьями тоже стоит часовой и никому не позволяет трогать оружие.
Иван Подобин стал собираться с Таркуном к капитану. По дороге гиляк доказывал, что валенки – дрянь, а не обутки, ноги в них преют и от этого болят; ступню надо заворачивать в траву, и мороз не застудит. Есть такая теплая трава. Тогда обутки можно носить легонькие.
Вошли в сени к Невельским, очистили метелкой ноги. Вышла Дуняша, служанка Невельских. Шея у Таркуна вытянулась, стала тонкой, голова задрожала. За дверью слышны голоса. Сильно пахло табаком. Дуняша позвала капитана.
Быстро вышел Невельской. Распахнул боковую дверь в кухню, где горела свеча и где кто-то маленький, седой и курчавый возился с посудой. Дуняша прошла туда же, пособлять.
– А-а! Милости просим, – сказал капитан, обращаясь к Таркуну. Гиляк получше мог разглядеть теперь красные и белые кресты на груди и на шее капитана.
Подобин вытянулся.
– Подарка, подарка! – ласково приговаривал Таркун, доставая из-за пазухи соболью шкурку и протягивая ее капитану.
– К вам, Геннадий Иванович, приятель мой, – пояснил матрос.
Невельской подарок принял, обнял гиляка и поцеловал в обе щеки. «Верткий и ловкий сам как соболь, – решил Таркун, – лапы цепкие!» Капитан поблагодарил Подобина и отпустил, а гиляка повел в большую комнату.
Стол там сдвинут к стене. На полу, посреди комнаты, поджав ноги, сидели старые гиляки в нерпичьих шкурах. Капитан подвел Таркуна и предложил садиться. Лохматые старики потеснились. Таркун робко опустился. Капитан устроился на низком табурете. Рядом с ним Ездонок, важный старик из стойбища Пуир на устье Амура, неподалеку от деревни, где живет Таркун.
Все с трубками, дым валит клубами. То и дело руки тянутся к коробке с табаком.
Ездонок продолжал рассказывать. Переводил узколобый, горбоносый гиляк Паткен, здешний, из стойбища Иски. Большие верхние зубы у него выдались наружу так,
Ездонок на куске бересты рисовал ножом какие-то горы и берег моря с заливами, потом тропы.
Таркун, глядя на его большую круглую коричневую лысину, подумал, что не будет ничего хорошего, если придется просидеть вот так весь вечер среди стариков, где считаешься глупей всех, рта не раскроешь при таких злых медведях. Он решил при удобном случае убраться отсюда потихоньку в казарму к Ваньке Подобину, где можно опять сыграть в дурака.
Вошла та самая маленькая русская в шелестящих одеждах с цветами и с седыми волосами, которая возилась за дверью у плиты с девкой. Таркун испугался, но заметил руки молодые и нежные, держащие поднос с чашками. Он сообразил, что это, видно, жена капитана. «Зима, а на ней цветы, еще совсем молоденькая, а волосы как седые. Такие волосы у русских бывают даже у детей».
– Знакомься с гостем, Катя, – обратился к ней капитан. «Так, правильно, это Катя! – подумал гиляк. – Я угадал!»
– Я слышала, как вы в коридоре беседовали, – ответила Екатерина Ивановна, расставляя чашки. Одну она поставила перед Таркуном и, подвинув себе низкий табурет, присела подле мужа, желая слушать Ездонока.
Она прекрасно знала, что открыто экспедицией и что еще следует открыть, куда направлены поиски. Она знала карту края и представляла, что означают ее необъятные белые пятна. Она радовалась за мужа, он сегодня полон впечатлений. У него необыкновенная способность представлять себе широкую картину по отрывочным сведениям. Муж не раз говорил: «Главное, что должны непременно занять мы в этом краю и без чего на берегах океана у России не будет великого будущего, это гавани на юге. Пока они недоступны для нас. Эти бухты находятся южнее Де-Кастри и тянутся одна за другой до корейской границы».
Когда муж найдет средство разорвать путы, наложенные Петербургом на его руки, он откроет их. Он говорит, что со временем там будут белые цветущие города и отличные порты, там теплей и людям удобно жить. Туда явятся к нам все флаги со всего мира по океану. Именно о тех далеких бухтах, которые почти не замерзают, рассказывает сейчас Ездонок. Поэтому так светел сейчас взгляд мужа и он так бережно берет куски бересты из рук старика.
Да, у экспедиции есть цели дальние, только достигнув которых муж сможет считать свое дело исполненным. Он говорит: в будущем Сибирь – не ледяной мешок, не каторга, не проклятая страна, а преобразованный трудом и наукой цветущий край, преисполненный благами жизни, заселенный сотнями миллионов людей. Во льдах и снегах, в самом гнилом и туманном месте Охотского моря, где его держали петербургские трусы и чиновники, он мечтает и трудится для этого прекрасного будущего. Одновременно экспедиция достигает целей ближних, не менее важных и кладущих основу для достижения целей дальних.
В то время как на посту все силы собраны, чтобы сберечь людей и установить доброе соседство с гиляками, лучшие офицеры и служащие экспедиции – ее цвет и надежда – стремятся к этим целям. В чудовищные морозы они бредут среди лесов и снегов, по горам и замерзшим рекам, чтобы совершить необходимые открытия. С ними лучшие и самые смелые проводники – казаки, уроженцы Охотского побережья и безгранично преданные туземцы. Каждая экспедиция из двух-трех человек. Описываются реки. Ищутся пути по краю, идет торговля.