Война затишья не любит

Рамазанов Алескендер

Десантура в ту ночь изрядно повеселилась. Можно было понять ребят. С Черных гор пришли. Старший лейтенант Андрей Иволин, двухметровый детина, сказал:

– Леха, теперь тебе кровь сдавать нельзя. А если что… водки я куплю, помянуть.

Но все обошлось. Правда, утром была небольшая слабость, а днем Астманов неожиданно потерял сознание и свалился со стула на глазах изумленного лейтенанта афганской армии Хайр-Мамада, нового сотрудника отдела информации, за которым был закреплен Астманов. К вечеру полегчало. Дневальному Астманов подарил флакон настоящего одеколона «О’Жен». От солдата два дня несло лимоном и померанцем. Однако на следующий день в голове заштормило всерьез. Сострадательный

Хайр-Мамад, видя, как корежит советского друга, вынул из глубин письменного стола черную горошину и шепотом сказал, что «дур» (лекарство) надо употребить перед сном и не пить холодной воды. Астманов знал – это универсальное средство! Тут же сунул половину под язык и отпросился у Зорькина в крепость, отлежаться. В каземате растворил остаток «дура» в пиале чая и залпом выпил горькую бурую жидкость. Но прежде чем упасть на койку, он тщательно перетряхнул простыни и перевернул матрас. И впоследствии всегда совершал этот ритуал на гостеприимной афганской земле и в других местах «с сухим и жарким климатом», как таинственно назвали кадровики азиатские дыры…

Небесные хоралы приближались, наполняя душу покоем. Погружаясь в музыку сфер, Астманов пробормотал: «Рассчитались, значит, со мной скорпионы. Хорошо, если так…»

Пестрый плов

Настоящий рис источает аромат свежего хлеба, зерна нового урожая. Из такого «биринджа» следует готовить плов. А ворчать, что «басмати», золотой индийский рис, пахнет мышами – так кому коньяк клопами пахнет, кому клопы коньяком!

И плов – «ош» – не блюдо. Это Еда в высочайшем смысле, «хлеб наш насущный». «Ата чин аш» («Отец нашей пищи») – так молилась перед очагами Великая Степь. Кстати, отбивая земные поклоны пред равносторонним крестом – символом Единого Бога – за столетия до земного рождения и Крестной муки Иисуса Христа. «Ата чин аш» – «Отче наш»…

На свою беду, Астманов пару раз приготовил разведчикам плов. Но праздники есть у каждого, и покатилось колесо… Как отказать? Тем более что с Черных гор притащили десантники ему в подарок старинный казан. Астманов глазам не поверил – медь толщиной в палец.

Рис и приправы он покупал в индийском дукане в центре Кабула, неподалеку от дворца «Сторай». Здесь, на выскобленном до белизны полу, важно стояли толстенные чувалы, храня в своих полотняных чревах рис на любой вкус. А цена? Все зависит от качества! Это только новичку в удивление, что в зависимости от сорта в пять раз может возрастать цена «сорочинского пшена», как именовали на Руси рис в древние времена.

Астманов вошел в дукан через хозяйственный дворик, предусмотрительно оставив машину с водителем в глухом переулке. На многолюдных улицах Кабула с завидным постоянством подрывали легковой транспорт чиновников новой власти и советских друзей заодно. Техника установки фугасов была поистине гениальной. Заряд укладывался в кастрюлю-скороварку – очень популярную среди бедноты. В ней самое жесткое мясо превращалось в филе, а жилы и кости разваривались до студня, при минимальном расходе дров или керосина. Чумазый бача, бегущий с такой кастрюлей, никаких подозрений не вызывал. А потом чугунный герметичный корпус, начиненный взрывчаткой, закатывался под днище. И все вместе превращалось в убойное осколочно-фугасное устройство. Дело дошло до того, что царандой отлавливал, ближе к обеду, пацанов с кастрюльками. Ну и что? В качестве маскировки юные афганские партизаны стали использовать еще и чайники. Поди разберись, если торговый Кабул ест и пьет, не покидая рабочего места.

Для маскировки на стареньком редакционном «Фольксвагене» были привинчены зеленые «дипломатические» номера неведомо какого посольства, найденные на автомобильной свалке. Астманов

не раз примечал издевательские ухмылки «трафиков» по поводу этих номерных знаков. Бьют ведь не по паспорту… Замаскируй под иранца, скажем, донецкого хлопца, сидящего за рулем! К тому же «фолькс» частенько отказывал и его толкали с русскими присловьями, на потеху тем же кабульским «гаишникам».

Дукан принадлежал старому сикху, который доверительно поведал Астманову о том, что оба его сына служат в президентской гвардии. Сикхов в дворцовой охране действительно было немало. Особые требования к отправлениям культа, пище, гигиене привязывали их к дому. Но преданность и исключительная храбрость сикхов искупали все.

Пять килограммов «басмати», килограмм черного риса, зира, барбарис, шафран – разведчики восхищались «пестрым» пловом. Астманов уже укладывал пакеты в парашютную сумку, как за окном ударила короткая автоматная очередь, потом осыпалось стекло витрины и взвизгнула рикошетная пуля. Сикх застонал, вскидывая окровавленное запястье. Захлебнулся дверной колокольчик, и в дукан влетел растрепанный афганец в разодранной рубашке. В смуглой, тощей руке плясал пистолет. Именно этот блуждающий ствол заставил Астманова упасть за чувалы и оттянуть курок своего «макарова», а затем свести усики чеки гранаты, зашитой в наручной сумочке. В случае чего – рви за кольцо и бросай невинный кошелек, якобы в панике. Потому что, когда нужно метать гранату, нет уже времени на то, чтобы ее достать, размахнуться и пр.

Дальнейшие события не поддавались логике. Афганец опасливо заглянул за мешок, натолкнувшись чуть ли не носом на ствол Астманова, радостно взвизгнул и через мгновение лежал рядом, горячечно шепча:

– Алишер, спаси… Тихо, брат, это я, Хайр-Мамад… Тихо, они идут за мной…

Ну, тихо так тихо! Пришлось ткнуть лейтенанта Хайр-Мамада под ребро стволом, а это больно. Тут вновь зазвенел колокольчик, и Астманов услышал повелительный голос:

– Только живым… Он здесь. Быстрее. Нужно уходить.

Командовал явно южанин, кандагарский диалект не спутаешь с другим. И тут из-за пузатого мешка с нутом – бараньим горохом – встает разгневанный хозяин дукана. В левой руке, обагренной кровью, старик держал черную гирю, в правой, на отлете, длинный нож. Это олицетворение мести двинулось на невидимого Астманову противника с львиным рыком и поминанием на смеси пушту, фарси и хинди всех родителей, «гнусных, вонючих трупоедов». На улице вновь простучала, на этот раз длинная, автоматная очередь, послышался отдаленный крик: «Дришь!» (стой!).

– Вставайте. Я выгнал мерзавцев… Уходите, царандой рядом. Дальше мое дело. – Сикх, не выпуская из рук свое оружие, наклонился через чувал к Астманову и Хайр-Мамаду. С запястья на опаловые зерна падали алые капли. Астманов толкнул Хайр-Мамада по направлению к задней двери и, утаскивая за собой покупки, показал старику на руку.

– Это царапина, сынок… Прошу, не говори, что здесь была кровь. – Старый воин скорчил подобие улыбки, указывая на мешки с рисом.

Водитель не растерялся: движок «фолькса» урчал, а сам воин-интернационалист занял удобную позицию за пустыми бочками, держа на мушке дверь дукана.

– Хайр, падай сзади, – скомандовал Астманов и, когда тот улегся на грязную резину, водрузил на него парашютную сумку. – В старый Советский, Мишаня, не торопись, спокойно, улыбайся, автомат спрячь.

– Может, сразу в крепость? Дукандор видел, на чем мы подъехали, искать будут, – понизил голос водитель. – И афошки лучше спрятать. Торчат на виду.

– Какие афошки, Миша, что ты городишь?

– А в сумке, сверху, что? – обиженно воскликнул солдат.

Астманов повернулся и увидел две солидные пачки купюр по пятьсот афгани поверх пакетов с рисом.