Война. 1941—1945
Шрифт:
Что происходило в самом «котле»? Еще 28 июня унтер-офицер 476-го противотанкового батальона 78-й штурмовой дивизии Альфред Пакулль писал жене: «Что это была за паника, что за ночь! Несемся на запад, русские — по пятам… Да, что это была за паника! Я до сих пор не могу понять, как мне удалось выбраться? Мы шли через лес, через болота. Я хотел спасти своих людей и прежде всего свою собственную жизнь… Я не в состоянии этого описать… Теперь война развернулась по-настоящему, и, может быть, мне не суждено вернуться… Кончаю, потому что надо убегать, скоро здесь будут русские…» В записной книжке ефрейтора Гейнриха Зегерса я нашел короткие записи: «25/6. Едва оторвались от противника. Снова брошены в бой. 26/6. Мы рассеяны. 29/6. Идем на запад. 1/7. Мы снова разбиты. 3/7. Путь на запад закрыт партизанами. Идем к Минску. 4/7. Кольцо сомкнулось. Удастся прорваться?
Я был на КП дивизии в лесочке… Мы ужинали, когда затрещали автоматы: крупный отряд блуждающих немцев оказался рядом с нами. Два часа спустя они проникли на соседний аэродром. Их били всюду и долго не могли перебить — ведь это были не сотни и не тысячи, а десятки тысяч, лохмотья двенадцати германских дивизий.
Глубокий тыл на несколько дней стал фронтом. Правда, немцы здесь мечтали не о завоеваниях, но о спасении. Однако были среди них и сильные отряды, которые прорывались через шоссе, нападали на села, чтобы раздобыть провиант. Зверь метался: то пробивался на юг, то поворачивал к северу.
Это были деморализованные немцы, но я хотел бы предостеречь читателей от неверных выводов. Не потому мы разгромили немцев в Белоруссии, что они были деморализованы. 23 июня они еще верили в победу. Немцы в Белоруссии стали деморализованными, потому что мы их разбили. Нельзя принимать последствия за причину. Конечно, разбитые, потерявшие связь, заблудившиеся в лесах, немцы постепенно теряли не только военную выправку, но и веру в фюрера. «Кажется, Гитлер не очень-то разбирается в положении», — сказал мне один унтер-офицер. Перед этим он четыре дня питался черникой, и образ жизни лесного анахорета, видимо, оказался полезным для его мозгов. Одиночки стали сдаваться, хныкая и причитая. Я видел этих ручных фрицев, они говорили: «Мы шли по сорок километров в день… Офицеры ехали, а мы шли… Неизвестно куда… Потом офицеры переоделись… А мы хотим жить…» Вот такие фрицы и замелькали в газетных корреспонденциях. Они не выдуманы, но, глядя на них, вспомним, что до этого состояния они доведены снарядами, минами и бомбами. Ручные фрицы стали смертельно бояться танков. За каждым деревом им мерещились партизаны. Бухгалтеры, пивовары, псевдофилософы и мото-мешочники мало приспособлены для жизни в лесу. Один жаловался, что ему пришлось спать на сырой траве и он от этого заболел ишиасом… Так двенадцатилетний Алеша Сверчук привел 54 фрицев. Так корреспондент английской газеты «Таймс», проезжая по шоссе возле Минска, неожиданно напал на трофеи — на трех бродячих фрицев… Все это похоже на оперетку, но этой оперетке предшествовала величайшая трагическая битва.
Загнанный в лес и окруженный 195-й полк решил сдаться. Два часа спустя парламентер явился вторично, заявив, что полк не может сдаться, так как пришли два других полка, которые решили атаковать русских. Действительно, два неукрощенных полка попытались вырваться из окружения и были уничтожены. А 195-й полк, переждав в лесу шумную ночь, наутро сдался.
Помогли Красной Армии партизаны. Видал я, как отряд «Советская Беларусь» гнал из лесу пленных немцев: вчерашние каратели угодливо улыбались…
Все же даже эти «ручные» немцы остались дикими. Я много раз говорил, что их не перевоспитаешь; говорю это и теперь, после грандиозной минской облавы. Вот аристократ — обер-лейтенант фон Брокаузен, у него пять орденов и пустота в голове. Он мне заявил: «С помощью самолетов-снарядов мы победим не только Англию, но и Америку, а потом двинемся снова на Россию…» Вот командир 130 ПП майор Кутервальд, который, не смущаясь, говорит: «Я верю в хороший исход. В крайнем случае мы передвинемся несколько на запад. В истории бывали передвижки народов, например, готы дошли до Урала. Может быть, мы обоснуемся во Франции, потому что французов не так много, а страна хорошая…» Вот еще один кретин, капитан Зейферт из 256-го артполка. Этот говорит: «Немецкому солдату не от чего унывать. Вам нужно наступление на десерт, потому что вы едите хлеб и кашу, а мы едим шоколад, пьем вино, и у нас всегда сигареты…» Я привожу эти дурацкие заявления, чтобы рассеять всякие надежды на моральное перерождение фашистов. Многие солдаты мне говорили, что они надеются на самолеты-снаряды и на какие-то фантастические
Бойцы не разговаривают с пленными, но сердцем они чувствуют, что немец остается немцем, и бойцы говорят: «Скорей — в Германию…»
Грустны города Западной Белоруссии: мусор, зола, несколько чудом уцелевших домиков. Ракув немцы сожгли, убегая из города. В селе Доры немцы собрали крестьян, загнали их в православную церковь и сожгли. В Ракуве убили 1200 евреев. Жила там русская женщина по фамилии Веревкина. Немцы ее увели. Потом нашли труп Веревкиной в лесу. Дочь 18 лет, не зная, что случилось с матерью, пошла в комендатуру. Дочь не вернулась: ее убили немцы. Тогда семидесятилетняя старуха отправилась на розыски дочери и внучки. Немцы убили и старуху.
Сожжен Ивенец. Там был немецкий палач по прозвищу Чех. Он сам убивал, мучил, пытал. Он замучил 2600 жителей города.
Сожжена и Сморгонь. Здесь можно изучить «национальную политику» немцев. В Сморгони жили белорусы, евреи, поляки. Сначала немцы убили всех евреев. Они объявили, что Сморгонь — это польский город, и начали истреблять белорусов, а потом Сморгонь стала именоваться белорусским городом, и немцы принялись за уничтожение поляков, а 1 апреля 1942 года немцы присоединили Сморгонь к литовскому гау. Немцы надеялись найти громоотвод для ненависти. Но все знают, кто виновник. Белорусы, поляки, литовцы — все ненавидят немцев.
Красная Армия спешила на запад. Гитлер хотел во что бы то ни стало удержать Вильнюс. Немецкие газеты не раз подчеркивали значение этого города для обороны восточных границ Германии. Кроме того, немецкие части, еще находившиеся у Нарвы и в Пскове, нервничали, видя, что Красная Армия подходит к Вильнюсу. Я видел немецкий план оборонительных сооружений вокруг города. Я видел и эти сооружения… Однако порыв Красной Армии был настолько велик, что немцы не успели защитить подступы к Вильнюсу. Начались тяжелые уличные бои. После прорыва немецкой обороны в районах Витебска и Орши штурм Вильнюса был самой трудной операцией.
Как я говорил, немцы не спаслись из Белоруссии. В Вильнюсе сражались новые части. Были среди них стойкие, как, например, полки 2-й авиадесантной дивизии. Были и плохенькие батальоны, составленные наспех из отпускников, жандармов, железнодорожников, обозников. С 3 по 8 июля в Вильнюс прибывали подкрепления. Пришла 671-я бригада, недавно сформированная в Данциге из отпускников, пришел 1067-й полк, кое-как сколоченный в Цвикау. Гитлеру пришлось подтянуть части из Германии. 7 июля в Вильнюс прилетел генерал-лейтенант Штаэль, которому было поручено руководить обороной города. Солдатам объявили приказ Гитлера: «Ни в коем случае не сдавать Вильно». А на южной и на северной окраинах уже были наши части.
Бой в городе — трудный бой, тем паче в таком городе, как древний Вильно. Здесь старые дома с толстейшими стенами, с глубокими подвалами, здесь узкие изогнутые улицы — щели среди высоких и крепких домов. Солдат «Кампфгрупп Вильно» поддерживали надеждой на помощь: «Скоро придут немецкие танки». Действительно, свыше сотни немецких танков попытались приблизиться к городу, но, встретившись с нашими, развернулись и ушли.
Немцы занимали центральную часть Вильнюса и тюрьму Лукишки. 11 июля их удалось выбить из района старых церквей, они ушли в рощу западнее города. Возможно, что они не знали об окружении: эта роща стала капканом. В ночь с 12 на 13 июля немцы начали сдаваться.