Войны и кампании Фридриха Великого
Шрифт:
Мария Терезия все еще печалилась об утрате Силезии, тем более, что эта страна под „мудрым прусским владычеством расцвела, украсилась и приносила втрое больше доходов“. Возвратить ее Австрии в обновленном и улучшенном виде сделалось любимой мечтой королевы-императрицы. Для осуществления ее она не щадила трудов, денег, даже своего самолюбия. Теперь она твердо сидела на престоле империи, все споры о нем были решены Аахенским миром; надлежало только возвратить ему прежний его блеск и славу. Достигнуть этой цели нельзя было иначе, как деятельной и неусыпной распорядительностью внутри государства и влиянием на дворы иностранные. Здесь Мария Терезия является истинно великой государыней, достойной соперницей Фридриха. Стоицизм ее характера приводит в удивление. Кто-то из философов сказал, что самолюбие — вторая жизнь женщины. В этом отношении Мария Терезия была вполне
Все отрасли австрийского правительства находились в заглохшем состоянии; но она сумела водворить такой порядок в государстве, что, невзирая на значительные уступки и потери Австрии, доходы ее многим превышали бюджет покойного ее отца, императора Карла VI. Верным помощником во всех трудах служил императрице умный и прозорливый министр граф Кауниц. В то время как Мария Терезия была занята заботами внутреннего управления, он хитро и ловко вел переговоры и завязывал политические узы с другими державами. Сам же император, муж Марии Терезии, не имел никакого влияния на дела и ни во что не вмешивался. По внутреннему убеждению корысти и скупости он занимался только денежными оборотами. Эта алчность к деньгам была в нем так сильна, что он иногда жертвовал ей даже самые важные интересы государства и своей супруги. Так, например, в начале новой войны между Австрией и Пруссией он за деньги взялся поставлять по подряду на всю прусскую армию провиант и другие продовольствия (!).
Усиливая армию, умножая доходы, Мария Терезия старалась и вне империи приобрести верных друзей и надежную опору. Переписка ее с Елизаветой Петровной скрепила их дружбу, и обе монархини задумали план, как общими силами мстить непримиримому врагу-своему Фридриху. Министры их, граф Кауниц и Бестужев-Рюмин, вполне разделяли ненависть своих государынь к прусскому королю. Главным поводом к недоброжелательству русского двора служили насмешки и остроты Фридриха, которые услужливые дипломатические сплетники торопились передавать императрице и ее первому министру со всеми прикрасами плодовитого придворного воображения. Женщины не выносят насмешек; в их глазах „нам злое дело с рук сойдет, но мстят за злые эпиграммы…“, и потому вражда Елизаветы к Фридриху сделалась непримирима» (Кони. С. 263).
Известно, что русская императрица за время своего правления категорически запретила при дворе беседы на следующие темы: о покойниках, о болезнях, о науках, о красивых женщинах, о французских манерах и о Вольтере. В 50-е годы к этим запретным темам прибавилась еще одна: не позволялось даже упоминать имя «скоропостижного», как говорила Елизавета, короля Фридриха II. Императрица как-то сказала, что «этот государь (Фридрих. — Ю. Н.) Бога не боится, в Бога не верит, кощунствует над светами, в церковь не ходит и с женою по закону не живет». Всю жизнь она опасалась (памятуя о своей узурпации трона), что Фридрих может использовать против нее свергнутого императора Иоанна VI (к тому же родственника своей супруги по Брауншвейгской линии) и попытаться возвести его на престол путем политических интриг или даже нападения на Россию [33] . Для набожней и подозрительной Елизаветы этого было вполне достаточно, но ее окружение, разумеется, питало неприязнь к Пруссии совершенно по иным причинам.
33
Поскольку имя свернутого монарха было весьма популярным среди гонимых императрицей раскольников, она перевела его из крепости в Холмогорах поближе — в казематы Шлиссельбурга, значительно ужесточив режим содержания узника и отдав приказ о его немедленном умерщвлении в случае попытки освобождения.
Как пишут авторы хрестоматийного труда «Во славу Отечества Российского», «участие России в Семилетней войне нельзя рассматривать в отрыве от главных целей и задач внешней политики страны в рассматриваемый период. Усиление Пруссии в середине XVIII столетия создавало совершенно реальную угрозу западным границам России. В правящих кругах России еще в 1740-х годах сложилась идея ослабить в военном отношении Пруссию и ограничить ее экспансию; эта идея была основой решения русского правительства выступить
В 1753 году между Австрией и Россией был заключен тайный трактат, по которому обе державы обязывались защищать друг друга, а при первом движении Фридриха против соседей напасть на него соединенными силами и возвратить Силезию Австрии. К вступлению в этот оборонительный и наступательный союз была приглашена и Саксония.
Август III, или лучше сказать, наушник его, граф Брюль, и после Дрезденского мира сохранил всю прежнюю ненависть к Фридриху, но положение Саксонского курфюршества между владениями прусскими заставляло его действовать осторожно и не подавать повода к новой неприязни. Неожиданное предложение присоединиться к союзу Австрии с Россией было для него истинным торжеством.
«Все прежнее недоброжелательство ожило с новой силой, и надежда на мщение заставила его с восторгом согласиться на желание двух императриц. Тогда к трактату была присоединена новая статья, в которой все три державы предоставляли себе право, в случае войны, разделить между собой Пруссию. Но Брюль — хотя и сторонник активной внешней политики — очень хорошо понимал, что Саксонии, как ближайшей соседке Пруссии, невыгодно будет подать первый повод к войне, а потому он решил действовать на Фридриха через своих более сильных союзников. Каждое слово, сказанное королем в дружеской беседе насчет России или Австрии, подхватывалось его шпионами и с быстротой молнии переносилось к обеим императрицам. Иногда, за недостатком материалов к новым сплетням, Брюль сам сочинял эпиграммы и с истинно придворной оборотливостью выдавал их за фридриховские. Больше всего он старался раздражать самолюбие Бестужева-Рюмина, зная, что этот ненасытный честолюбец ничего не пощадит для собственных своих видов» (Кони. С. 266).
Ко всему этому присоединилось новое обстоятельство. Уже давно Англия и Франция соперничали в Индии и Америке. Каждое их этих государств старалось расширить свои колонии в счет другого. «От этого между обеими нациями зародилась тайная вражда: огонь таился под пеплом, но сами обстоятельства раздували его до тех пор, пока война сделалась неизбежной».
С начала 50-х годов из Северной Америки стали приходить тревожные известия о пограничных стычках английских и французских колонистов. Так, в 1754 году промелькнуло сообщение о том, что 22-летний офицер из Вирджинии Джордж Вашингтон (будущий первый президент США) уничтожил в верховьях реки Огайо отряд французов, убив при этом вышедшего навстречу англичанам парламентера. К лету 1755 года стычки вылились в открытый вооруженный конфликт, в котором кроме колонистов и индейцев-союзников стали участвовать регулярные воинские части. При заключении Аахенского мира 1748 года было предусмотрено, что специальная смешанная комиссия займется разграничением колониальных владений Англии и Франции. Однако осуществить это не удалось: пограничные споры отражали глубокие противоречия двух колониальных держав, стремившихся к монопольному владению Северной Америкой, Индией и другими заморскими территориями. Столкновения в Америке делали неизбежной и войну Англии и Франции в Европе.
Французское правительство для обеспечения своих колоний решило послать в Северную Америку несколько военных кораблей. Английский адмирал Эдвард Боскейвен, командовавший Североамериканской эскадрой, посчитав распоряжение Франции враждебным действием, напал на два военных судна на высоте Ньюфаундленда и овладел ими (1755). Французы, со своей стороны, схватили несколько английских купеческих кораблей. Затем вся английская флотилия пустилась в океан на охоту за французскими судами. Оба флага приветствовали друг друга не иначе, как добрым залпом со своего борта и вслед за тем абордажем. Таким образом, обе державы были вовлечены в войну. В 1756 году Англия решила объявить Франции войну в Европе.
Своеобразие положения Англии тех времен, как я уже говорил, состояло в том, что английский король Георг II являлся одновременно курфюрстом расположенного на севере Германии Ганновера. Георг II опасался, что в случае англо-французской войны Ганновер не сможет оказать сопротивления французской армии и будет ею оккупирован. Эти опасения были небезосновательны, ибо французы, опираясь на союзный договор с Пруссией, начали убеждать Фридриха II напасть на Ганновер. Зная, что прусский король легко может вторгнуться в ганноверские владения, Георг II решил обратиться к России. Русское правительство взялось за 150 тысяч фунтов стерлингов выдвинуть к прусской границе 50-тысячное войско, чтобы в случае нападения Фридриха на Ганновер ударить ему в тыл.