Воющий мельник
Шрифт:
глава 12
Больница для душевнобольных — огромное здание из красного кирпича, больше походило на казарму или тюрьму.
Полицейский Портимо осмотрел здание и пробормотал:
— Не нравится мне это место… Ты, Гунни, не сердись на меня. Я не виноват, работа у меня такая. Была б моя воля, я б тебя отпустил.
Хуттунена зарегистрировали и выдали больничную одежду: старую пижаму, тапочки и носки. Пижамные штаны оказались ему коротки, рукава тоже. Пояс не дали. Деньги
Затем его повели по темным коридорам в палату, где уже было шесть пациентов. Ему указали на кровать, мол, можете начинать болеть.
Дверь с грохотом захлопнулась, ключ повернулся. Связь с внешним миром оборвалась. Хуттунен только тогда понял, что он в сумасшедшем доме.
Палата была холодная и мрачная, из мебели — семь железных кроватей и стол, прикрученный болтами к бетонной стене. В одной стене было окно с решетками, по нему было видно, что толщина стены около метра. На стенах кое-где виднелись трещины, замазанные штукатуркой. С потолка свисала яркая лампочка без плафона.
Пациенты — кто сидел, кто лежал на койках, на новенького никто даже не обернулся. На соседней койке, закрыв глаза и бормоча что-то непонятное, сидел трясущийся старик. На другой — лысый мужчина помоложе, он, не мигая, смотрел в угол. Третий, похожий на плаксивого ребенка, был самый молодой, лицо его постоянно менялось: то он был весел, то грустен, наморщит лоб — и тут же яркий рот искажает непроизвольная глупая улыбка.
У двери стояла одинокая кровать, на которой лежал крупный, на первый взгляд абсолютно здоровый мужчина. В руках у него была книга.
В конце комнаты сидели еще двое мрачных мужчин, которые смотрели друг на друга не отрываясь, сверкая глазами, и при этом ничего не говорили.
Обитатели палаты являли собой воплощение безнадежности и апатии. Хуттунен попытался подружиться с безумцами.
Он засмеялся, поздоровался и спросил старика:
— Ну, как живете?
Тот не ответил. Единственный, кто ответил на приветствие, был человек с книгой. Хуттунен попытался расспросить, какие у них тут порядки, кто откуда. Но все впустую. Молчаливые пациенты не хотели знакомиться.
Хуттунен покорно вздохнул и завалился на кровать.
Ближе к вечеру в палату вошел румяный санитар.
Засучив рукава, будто пришел побороться, он бодро обратился к Хуттунену:
— Это тебя сегодня утром привезли?
Хуттунен кивнул и спросил, почему остальные пациенты с ним не говорят.
— Ну, они такие… тихие сумасшедшие. Всех новеньких сначала селят в эту палату. Так лучше, у буйных постоянно что-то не так.
Санитар объяснил Хуттунену, что от него требовалось:
— Будь человеком и не возникай. Кормят тут дважды в день. Раз в неделю — баня. В туалет можно выходить, когда захочешь, там — толчок. Если посрать, сообщи заранее. По понедельникам приходит доктор.
Санитар ушел, заперев дверь на ключ.
Хуттунен вспомнил, что был четверг. Значит, врача он увидит только в понедельник. Время есть. Он снова лег на кровать, пытаясь уснуть. От таблеток, которые дал ему Эрвинен, клонило в сон, но заснуть так и не удалось.
Вечером зашел санитар и объявил отбой. Пациенты повиновались. Лампочка на потолке погасла — санитар выключил ее в коридоре.
Хуттунен не спал, слушал, что снилось соседям. Двое-трое храпели. В палате было душно, в углу кто-то попердывал. Мельник хотел вначале разбудить засранца, но вспомнил, что там спали самые безнадежные.
— Пердите, что с вас взять…
Хуттунен подумал, что в таком месте любой сойдет с ума, если вовремя не выйдет. Было жутковато лежать в темной комнате, да еще в окружении умалишенных. Какая польза от этого лежания? Неужели заточение кого-то вылечивало? Все закрыто, определено — пациенту даже малую нужду не разрешалось справлять самому. Один поход в туалет чего стоил: санитар внимательно следил сверху, чтобы пациенты не испачкали унитаз. Унизительно.
Первые несколько ночей Хуттунен не мог заснуть: он потел, ворочался, вздыхал. Ему хотелось выть, но он сдерживался.
Днем было лучше. Некоторые пациенты уже отвечали. Юноша, у которого постоянно играло лицо, подошел к Хуттунену и стал объяснять, что тут да как, но бедняга говорил так путано, что мельник ничего не мог понять, только кивал и соглашался:
— Да-да. Ах, вот оно что!
В столовой стояли шум и гам. Многие пациенты ели руками, размазывали кашу по лицу, роняли приборы и глупо хохотали, хотя это было строго запрещено.
Каждый день в палату заходила худощавая женщина и обзывала пациентов лентяями, бездарями, свиньями.
— Такой здоровый мужик, а дурачком прикидывается, — зло бросила она Хуттунену.
Иногда заходил санитар, приносил лекарства. Он раздавал таблетки и следил, чтобы пациенты их приняли в его присутствии. Если кто-то медлил, он закатывал рукава, разжимал пациенту челюсти и засовывал таблетку в горло. Куда деваться, приходилось подчиняться.
Когда Хуттунен спросил, почему ему не давали таблетки, санитар зло ответил:
— В понедельник и тебе выпишут. Веди себя как человек, а то переведем к буйным.
Хуттунен поинтересовался, как там у буйных.
— Там буйные. И всё, — ответил санитар и поднес волосатый кулак к носу Хуттунена, тот отвернулся.
Он ненавидел отвратительного жестокого санитара, который сразу применял силу, если пациенты не подчинялись приказу ложиться в постель. Хуттунен надеялся встретиться в понедельник с врачом и покинуть это место, тогда перед уходом он покажет грубияну, а пока придется терпеть.