Воющий мельник
Шрифт:
Хуттунен согласился, что несколько бревен в желобах придется поменять. Мельница же построена на сваях, поменять в ней несколько бревен дело не хитрое.
— Поднять домкратом, выбить старые, поставить новые и снова опустить на сваи, делов-то. Плотник за день — за два управится.
— Да, но цена будет ниже. И учти, мне вся мельница не нужна, зерновой бизнес — не моя сфера, — ответил Хаппола.
Хаппола все-таки предложил свою цену. Деньги небольшие, на них можно было купить разве что маленький домик или пару-тройку рабочих лошадей с упряжью и телегами. Пришлось
Хаппола обещал прислать деньги сразу, как получит бумаги на свое имя.
— У меня в Кеми есть знакомый нотариус. С долгами осталось только выяснить, но я тебе доверяю, не будем тратить время, — решил Хаппола, довольный тем, что покупает первую в своей жизни мельницу.
Заговорили о больнице. Хуттунен все выспрашивал, как Хапполе удалось сбежать. Тот нахмурился.
— Чертова психушка, сколько лет жизни угрохал впустую! Последние пять лет вообще просто так провалялся.
Хаппола рассказал, что когда наступил тот самый день — десять лет с начала болезни, он пошел к врачу и сказал, что уже полностью здоров. Вначале его и слушать не хотели, но потом, когда Хаппола рассказал про свою двойную жизнь в городе, ему наконец-то поверили. Пришлось докторам признать его здоровым. Но на волю не выпустили, поставили условие.
— Эти черти позвали больничного завхоза, лучше не придумали. Тот сказал, что здоровым не полагается бесплатное содержание, и сунул мне под нос счет за пять последних лет. Сказал, что если не заплачу, не выпустят. Меня засунули в одноместную палату вроде камер для буйных и пригрозили надеть смирительную рубашку, если не расплачусь.
Хаппола требовал объяснений, по какому праву у него вымогали деньги за еду и содержание за пять лет, на что ему ответили, что с него бы взяли и за все десять, но за давностью срока могут только за пять. Пришлось Хапполе раскошелиться за все больничные удовольствия.
— Ловко они этот счет закатали. Завхоз оказался жадный малый. За еду влепил чуть ли не ресторанные цены, с обедом и ужином, плюс какие-то расходы на обслуживание. И аренда! Как будто пять лет в гостинице провел. За все эти радости надо было расплачиваться на месте. Как только я переступил порог больницы, сразу понес счет адвокату, так что зимой мы с ними рассчитаемся. А тогда надо было платить, я и заплатил.
Хаппола злился. Он напомнил Хуттунену, какой едой они питались в больнице.
— Я эту кашу десять лет жрал. Тебе она не понравилась, а я жрал, и, черт возьми, во что мне это встало!
— Да, харчи не ахти какие, — согласился Хуттунен.
Он вспомнил ежедневный больничный рацион: овсяную кашу из кормовых зерен, с комками и ошметками. Ее почему-то всегда приносили холодной.
— Вот так нашего брата в госучреждениях разувают, — жаловался Хаппола. — Хорошо, что Корея еще воюет. Я вон уже продал шестнадцать гектаров Кийминского леса. Этими деньгами с больницей и расплатился, а на то, что осталось, тебя выручу с мельницей. У меня в Кайани есть на нее покупатель, не простаивать же ей.
Хуттунен поинтересовался, как там их соседи по палате.
— Как всегда, — тряхнул головой Хаппола. — Только Кряхтинен помер в начале июля. Тот, что с утра до вечера сидел в углу, нахмурив лоб. Взял однажды вечером и помер — свалился в угол и отдал концы. Вместо него поселили дурака повеселей — тот ржет по любому поводу. А тощего помнишь? Бедняга тяжело переживал, что ты сбежал. Несколько недель все меня спрашивал, когда ты вернешься. Базарную уборщицу перевели на женскую половину. А как она стала там на них орать, сумасшедшие тетки взяли и вздули ее хорошенько. Ее с переломом ноги отправили в Дом милосердия. Наши бабы хорошо постарались, ее теперь, дай бог, только к Рождеству выпишут. А нам прислали новую уборщицу, мужика. Лентяй. Этот хоть молчит, но ни черта не делает.
— А врач?
Хаппола ответил, что врач по-прежнему протирает очки.
— Он, конечно, рассердился, услышав, что я здоров и готов им сделать ручкой. Орал, топал ногами, успокоился, только когда пришли санитары и пригрозили, что наденут на него смирительную рубашку. Для него, понятное дело, был удар: вот так десять лет возишься с человеком, как с сумасшедшим, а он тебе раз — приходит и сообщает, что здоров.
— Да он сам невротик.
— И не говори. Самый чокнутый врач во всей Финляндии.
Хуттунен провел приятеля по лагерю, показал ружье, снасти Эрвинена, самогонный аппарат почтальона, рассказал про себя и свою учебу. Сказал, что сейчас ему живется хорошо, но долго он так не протянет — зимой в лесу тяжело, да и деревенские могут его выследить по снегу. Рассказал, что собирается построить домик подальше. Но нужно вначале с деньгами разобраться.
— Да, жизнь изгоя — не сахар.
Хуттунен рассказал, как стал изучать экономику, показал учебники и задания, выдал пару-тройку бизнес-терминов.
Хаппола с интересом слушал, а потом сказал:
— Не был бы ты сумасшедшим, я бы взял тебя компаньоном. Сейчас меня интересует оптовая торговля. Давай, окончи свою учебу, а там посмотрим. Может, откроем оптовую фирму в Кеми или Оулу. Я бы ездил в командировки, а ты бы вел бухгалтерию и текущие дела.
Угостив гостя на прощание соленой лососиной, Хуттунен проводил его до трассы.
Расставаясь, Хаппола пожал мельнику руку:
— Завтра же, как решу вопрос с мельницей, оставлю тебе записку. Деньги получишь сразу, как будут готовы документы, об этом не беспокойся.
Хуттунен вернулся в лагерь. Впервые за долгое время он почувствовал уверенность в будущем. Теперь у него точно будут деньги. С учебой тоже вроде получается. Скоро он сможет уехать с Розой Яблонен за границу и начать новую жизнь!
глава 35
Неделю спустя Пииттисярви снова принес Хуттунену почту и корнеплоды. Роза Яблонен в письме просила Хуттунена больше не выть — сам губернатор пригрозил отправить военных, если вой и хулиганства не прекратятся. В конце письма Роза признавалась ему в горячей любви, наказывала прилежно изучать основы экономики, а корнеплоды резать кусочками в салат.