Воздушная война в небе Западной Европы. Воспоминания пилота бомбардировщика. 1944-1945
Шрифт:
Я не понимал, что жизнь, которой мы жили, была ограничена во времени и что это время заканчивалось. Я продолжал жить сиюминутными чувствами, казавшимися вечными, со своего рода первозданным восторгом и удивлением.
На второй день марта на инструктаже нам сообщили, что будем бомбить Кельн. После каждого рейда на этот город газеты объявляли, что он мертв, но когда мы получили приказ выполнить наш четвертый налет, то казалось, что Кельн стал символом бесконечного возрождения, как Феникс1. Противовоздушная оборона, как нам сказали, состояла из четырехсот пятидесяти пушек; не требовалось большого воображения, чтобы представить, во что это количество могло превратить квадратный километр неба. Нам приказали
Когда мы поднялись в воздух, снова на «Эйбле», хотя он и летел очень вяло, я заметил, что бомбовые прицелы практически вышли из строя.
1 Имеется в виду древнеегипетский миф о сказочной птице Феникс с золотыми перьями, которая прилетала в Египет с востока. Она устраивала в храме Солнца гнездо и сгорала в нем, как в костре, но вновь возрождалась из пепла каждые 500 лет.
– Они никогда не были особо полезны, не так ли, напарник? – спросил Диг.
– Как и выдохшиеся пилоты, – добавил Пол.
– Вообще все это проклятое занятие, – произнес Рей.
По мере приближения к Германии я нервничал все больше и больше. День был ясный, и снизу поток из приблизительно ста пятидесяти «Ланкастеров» походил на стаю пескарей, плывущих в чистой синей воде. Затем, когда мы уже видели Кельн, Лес доложил: «Система GH неработоспособна. Мы не можем бомбить».
Город со всеми его нервными узлами и окончаниями лежал как на тарелке. Это была прекрасная цель, но ни одна бомба не упала с бомбардировщиков, и невероятно, но и ни одно зенитное орудие не открыло огонь. Это было, как если бы мы принимали участие в некоем воздушном параде в мирное время, потому что «Ланкастеры» невредимыми и не причинив вреда пролетели над Кельном, плавно развернулись и легли на курс домой.
– Подарите мне еще пять таких полетов, как этот, – произнес Пол.
Два дня спустя мы нанесли дневной визит в Ванне-Айккель, чтобы разрушить коксохимический завод. Двигатели «Эйбла» работали с перебоями, и, хотя разрывы зенитных снарядов возникали, как блохи, выскакивавшие из овечьей шерсти, Диг и Рей больше беспокоились о поддержании высоты, чем о том, что в нас могут попасть.
Джок Хендерсон и его механики, как обычно, ожидали возвращения «Эйбла», и после разговора с Дигом он сказал, что не может идти никакой речи о еще четырех вылетах на «Эйбле» без капитального ремонта. Он собирался отметить «Эйбл» как непригодный для эксплуатации, но Диг напомнил, что в эскадрилье нет никаких запасных самолетов, а мы не хотели оставаться на земле или летать на другом самолете. Наконец, с выражением лица, напоминающим Шотландскую низменность [122] дождливым днем, Джок согласился дать подтверждение пригодности «Эйбла» для эксплуатации, которое, очевидно, шло против его совести и самолюбия как инженера.
122
Шотландская низменность – район центральной Шотландии в долинах рек Форт и Клайд.
Когда следующим утром мы полетели к Гельзенкирхену, чтобы бомбить завод бензола, стало ясно, что Джок был прав и «Эйбл» практически непригоден к использованию. Новый второй пилот – молчаливый австралиец, который мог бы быть хорошим нападающим в регби, – сидел около Дига и наблюдал, как другие «Ланкастеры» обгоняли «Эйбл», пока он не стал последним в потоке, и, когда мы, наконец, дотащились до линии фронта, в поле зрения был только один бомбардировщик. Я не знаю, что он думал, когда слышал, как Лес сообщал
«Эй-Эйбл» прошел над разрушенным Везелем и углубился на территорию Германии. Видимость впереди была прекрасной; мы были отличной мишенью для артиллеристов на земле для тренировки в стрельбе.
Диг заговорил. Для себя он принял решение. «Так, напарники, – сказал он, – если мы будем продолжать на трех оставшихся двигателях, то... Так... Мы продолжаем».
Пол произнес: «Вот это дело, Диг. Пошли они все!»
Больше никто ничего не сказал. Я подумал о доме, о Боге, об Одри, моих родителях и по очереди дотронулся до каждого из своих талисманов.
Тишина стала настолько тягостной, что я включил микрофон и сказал, что когда мы вернемся, то я поеду в Бери и постригусь.
Самолет немедленно заполнился добродушными насмешками; даже глаза Рея смеялись над краем кислородной маски. «Следи за собой, чтобы не простудиться», – бросил он.
Приблизившись к Гельзенкирхену, мы увидели впереди тонкий, но широко распространившийся слой облаков. Сквозь гул двигателей были слышны разрывы зенитных снарядов, похожие на удары хлыста. Взрывы продолжались и при заходе на цель, и сразу после того, как последняя бомба покинула самолет, сильный взрыв с правого борта сотряс «Эйбл» от носа до хвоста. Диг резко толкнул штурвал от себя и спикировал на несколько сотен метров, затем поднял нос самолета вверх и начал энергичный разворот на 180° с набором высоты. Он вызвал каждого члена экипажа, чтобы удостовериться, что никто не был ранен.
Едва «Эйбл» нашел убежище в облаках, как Рей произнес: «Мы должны зафлюгировать правый внешний двигатель».
Когда его лопасти стали распятием, висящим на поврежденном крыле, Диг сказал: «Лес, дай мне курс прямо назад. К черту установленный маршрут полета».
Потеря внешнего правого двигателя означала потерю привода турельной установки Пола, а поскольку одиночные бомбардировщики были крайне уязвимы для сновавших вокруг истребителей противника, то я занял свое место в носовой турельной установке, в то время как «Эйбл» летел по прямой линии от Гельзенкирхена к точке в Суффолке.
Во время обратного полета все молчали, но когда мы пролетали над Голландией, Диг произнес: «Прощай, «Эйбл». И он сказал это, как о своем самом дорогом друге.
Над базой не было никакой болтовни по радио, никаких условных переговоров, никакого полета по кругу. Диг просто передал: «Говорит «Эйбл», лечу на трех двигателях и должен приземлиться», и пункт управления немедленно ответил: «Эйбл», вам посадка».
Диг опускал самолет все ниже и ниже, пока колеса не коснулись взлетно-посадочной полосы настолько легко, что приземлившийся самолет, казалось, был гигантским перышком, переносимым бризом. Весь экипаж согласился, что эта его последняя посадка на «Эйбле» была лучшей из всех, которые он когда-либо выполнял.
После доклада Викарий поздравил его. «Великолепный успех, старина», – сказал он.
Напряжение возрастало. Мы выполнили пять вылетов в течение недели, в течение месяца ежедневно шли инструктажи, и мы почти непрерывно находились в состоянии боевой готовности. Не стало неожиданностью и то, что мы обнаружили себя в боевом приказе на следующий день. Экипажу выделили «Ланкастер» «Ди-Дог», а целью вылета был предрассветный налет на то, что осталось от Везеля. Небольшая группа «Ланкастеров» поддерживала наземные войска. Разрушенный город был заполнен немецкими частями.