Воздушная война в небе Западной Европы. Воспоминания пилота бомбардировщика. 1944-1945
Шрифт:
– Это было бы изумительно, – сказал Пол.
– Авиабилеты стоят дорого.
– Вы можете рассчитывать на меня в любом случае, – произнес он.
Упомянув о глухоте Дига, я спросил Пола, не страдал ли он чем-то еще, кроме язвы.
– Достаточно было и язвы. В течение двенадцати лет я получал пенсию по инвалидности из-за язвы, вызванной полетами.
– Как ты теперь?
– Намного лучше, но Министерство пенсий все еще иногда поддерживает меня.
Я вручил ему черновик первой части, спросил, сможет ли он прочитать его как можно быстрее, чтобы я мог послать его Дигу. Он пролистал страницы и просмотрел заголовки глав.
– «Бомбардировка Дрездена», – прочитал он и кисло улыбнулся.
–
– Конечно.
– Помнишь инструктаж?
– Я помню, что нам говорили и что он был битком набит беженцами. В то время это фактически не произвело на меня никакого впечатления. Меня больше всего заинтересовало то, что это должен был быть наш самый длинный полет.
– Ты читал книгу «Разрушение Дрездена» Дэвида Ирвинга?
– Да.
– И как твое впечатление?
– Излишне статистическая, чтобы мне понравиться. Немного скучная.
– Тебя взволновало то, что он написал?
– Не особенно.
– Но сам налет тебя волнует? Я имею в виду, если оглянуться в прошлое.
– Я думаю, что это было не нужно. Это была резня ради самой резни. Я полагаю, что так было под конец войны, и бомбардировка Дрездена не была чем-то особенным. Она не была похожа на Хиросиму. Я считаю, что та бомбардировка действительно остановила войну и спасла тысячи жизней. Даже притом, что в Хиросиме были жертвы. Но Дрезден – это совсем иная категория.
– Ты помнишь, что было над целью?
– Да. Мы видели один или два русских истребителя, ты знаешь.
– Я не помню.
– Мы думали, что это были русские истребители. Они летели рядом с потоком.
Пол хотел поговорить, тем более что мы были одни. Он сказал, что записался добровольцем в авиацию потому, что так сделали его друзья, и он предпочел летать, а не «торчать в грязи». Он имел в виду французскую и бельгийскую грязь Первой мировой войны, и я задавался вопросом, сколько человек из нашего поколения, выросшего на рассказах об изуродованных гангреной телах и переполненных крысами траншеях, выбрали воздух или море, чтобы избежать того, что в действительности уже было отмирающим видом в армии.
– Не изменили ли боевые вылеты твою натуру или характер?
Он напряженно размышлял.
– На это почти невозможно ответить? Нашел что спрашивать! Как я могу знать, были ли у меня ранее некие отличия?
Неопределенные вопросы иногда дают больше, чем определенные, на которые можно получить короткий ответ «да» или «нет».
– Я не могу знать. И я не могу ответить на этот вопрос. Я могу лишь сказать, что это был жизненный опыт, который не прошел даром. Тот, кто прошел через это, получил больше пользы, чем вреда. Мы имели возможность встретить людей различных профессий и общественного положения, от шахтеров до директоров компаний и профессионалов... Так или иначе, если вы были связаны с вооруженными силами пять лет, то, конечно, вы можете кое-что приобрести для себя на будущее.
– Ты боялся?
– Постоянно.
Я рассмеялся.
– Нет, не постоянно, Пол.
– Хорошо, я не могу сказать, что я ходил с трясущимися коленками. Часть времени я испытывал тревогу, а в отдельные моменты был испуган. Я не могу припомнить никаких конкретных случаев.
– Какой из вылетов для тебя тогда был наихудшим?
Его глаза остановились на паре фарфоровых стаффордширов, но это был пристальный взгляд человека, смотревшего внутрь себя.
– Достаточно странно, – сказал он, – но худшим вылетом был тот, в котором я обходился без нашего экипажа. Однажды в начале нашего тура я, как сменщик, полетел с другим экипажем. Я думаю, их верхний бортстрелок в тот день был непригоден для полетов. Когда мы подошли к цели, пилот приказал всем нам надеть парашюты. Это сильно меня напугало. Я знал, что мой валялся где-то в самолете, но не знал
Я попросил, чтобы он посмотрел в своей летной книжке детали этого рейда.
«Пилот флайт-лейтенант О'Брин [154] , самолет «Джи-Джиг», дневной налет, Хомберг, продолжительность четыре часа пятнадцать минут».
– Действительно больше никаких других плохих вылетов?
– Хорошо, конечно, еще был Виттен. И я всегда помнил наши уходы на второй круг над Сент-Эвалом. Когда мы возвращались и летели к Сент-Эвалу, мы прошли низко над берегом. Он выглядел красивым, и это был этот берег. Я всегда помнил, на что это было похоже, и теперь живу с этим.
154
К сожалению, когда я попытался проследить судьбу флайт-лейтенанта О'Брина, я узнал, что он умер приблизительно за восемнадцать месяцев до этого. Его вдова сообщила мне, что к концу тура у него были проблемы с желудком и что после отпуска его направили в гарнизонный госпиталь для лечения. Миссис О'Брин не знала, была ли его внезапная смерть от тромбоза коронарных сосудов следствием боевых вылетов. (Примеч. авт.)
– Почему после того, как мы договорились встретиться снова, экипаж распался?
– В основном из-за лени. Мы были слишком ленивы, чтобы беспокоиться об этом.
– Финальный вопрос, Пол. Учитывая сегодняшнюю ситуацию в мире, союзнические усилия в 1939 – 1945 годах имели смысл?
– Да. Это нужно было сделать. Это должно было быть сделано из-за всех злодеяний Германии. Но о том, кто фактически выиграл войну, я не хотел бы говорить.
Некоторое время мы сидели, предаваясь воспоминаниям, а затем из магазина вернулся его сын. Пол вскочил на ноги, чтобы представить нас. «Майкл встретился с Майклом», – сказал он. Затем домой пришла его дочь Жозефина, которая училась на парикмахера, и мы вместе пообедали. Потом он сидел у окна, читая черновик книги, в то время как все остальные смотрели телевизор.
Я спал в резервной комнате, и на следующее утро Пол и я пошли, чтобы осмотреть дом, который он должен был очистить. Тот пах старостью и застоявшимися спертыми ароматами. Повсюду были пыль, запустение и скопившееся старье. Но среди мусора имелись одна или две ценные вещи. Пол открыл выдвижной ящик комода и достал старую пачку сигарет. «Вы не можете позволить себе что-то пропустить», – сказал он и, открыв пачку, вытянул нитку искусственного жемчуга. Я нашел маленькую коробку с дешевыми украшениями, среди безвкусных колец и брошей лежал пшеничный колос. Что он делал среди сокровищ старой леди? Он был подарен ей юношей, которого она любила много лет назад, когда они шли через пшеничное поле? Я увидел, что работа Пола была не для сентиментального человека.
– За девяносто пять процентов здесь можно получить наличные, – сказал он. – И ты мог бы написать книгу об этом.
– Я не начал бы, не зная, как приступить к расчистке этой грязи.
– Майкл и я сделаем это вечером.
Мы вернулись к его дому, чтобы посмотреть по телевизору утреннюю игру в четвертом международном матче по крикету Англия – Австралия. Днем я должен был уехать, но мы заказали на 14.30 телефонный звонок в Австралию и, следя за крикетом, говорили об экипаже, и в частности о Диге. Пол не раз повторил, что он был поражен проницательностью, проявленной Дигом в его длинном письме. «Он не только не был типом человека, способным писать письма... и чтобы написать такое письмо...»