Воздыхание окованных. Русская сага
Шрифт:
И.С.Тургенев был высокого мнения о таланте Стечькиной. Он видел в ней «дарование из ряда вон выходящее», «несомненный дар психоанализа», «поэтический дар», считал, что из нее может выйти «писатель очень крупный». Правда, не упустил Тургенев из виду и другое: «тревожный дух», присущий Л. Я. Стечькиной, непоследовательность, чрезмерную впечатлительность и, вероятно, полную неспособность к упорному постоянству писательского труда, которые вероятно, и помешали ей в полной мере оправдать надежды Тургенева.
В 1902 году, живя в Одессе, Стародум выпустил отдельной брошюрой переписку Ивана Сергеевича и Любови Яковлевны — необыкновенно живую, «проникнутую горячим дружелюбием» — совсем на равных. Началась она во время работы Стечькиной над повестью «Варенька Ульмина» (Опубликована в ноябрьской книжке «Вестника Европы» 1879 г.) и продолжалась до кончины
Н.Я. Стечькин опубликовал так же и свои собственные воспоминания о И.С. Тургеневе, с которым не раз встречался и расположением которого пользовался. «Я очень полюбил вашего брата, — писал И.С.Тургенев Л.Я.Стечькиной, — он очень милый и хороший человек… Литература — его настоящее призвание».
Однако вернемся немного назад…
* * *
Старшему из братьев Якову Стечькину в год смерти отца исполнилось 16 лет. Он был молодец крайне своевольный и воспитанию не поддающийся. Ростом он достиг аж 13 вершков (выше двух метров), а весом — уже через несколько лет — 13 пудов (примерно 213 кг.). Рассказывали, что соседние помещики посылали к нему на исправление своих дворовых и крестьян. Не достигнув еще совершеннолетия, брат Яков против воли старшей сестры Анны и опекунов женился на в о с п и т а н н и ц е своего отца — Любови Николаевне (-1900), носившей в семье имя «Эммочка» от французского слова «любить». Все родные были против этого раннего и совершенно неподходящего брака, но отличавшийся непреклонным упрямством Яков поставил на своем. В семье произошло разногласие. Но злоключения и напасти в роду Стечькиных еще только начинались…
Сестра Анны Николаевны Варенька, совсем еще юная девушка-подросток полюбила гувернера и репетитора братьев студента Силина. Брак столбовой дворянки с разночинцем казался семье, в особенности честолюбивому (несмотря на собственные его безрассудства) Якову Николаевичу совершенно неприемлемым. Только зачинавшийся нежный роман был резко оборван: Силину отказали от места и стремительно выдворили из Плутнева. Варенька была потрясена. События эти оставили в ее чувствительной и экзальтированной, как у матери, душе, глубокий след…
Некоторое время спустя в Москве в доме родных Варенька познакомилась с Александром Петровым. Он был из рода купеческого, но отец его — Терентий Петров, имел уже личное дворянство. Петров поразил ее своим сходством с изгнанным гувернером. «Ах, глаза, глаза!..», — воскликнула Варенька при первом взгляде на Петрова. Она влюбилась в него (и надо признать: и сам Александр Терентьевич, и потом их с Варенькой сыновья и дочери и внуки — все были действительно очень красивы) и тут же согласилась выйти за него замуж. Теперь оставалось только выплакать и вымолить благословение старшей сестры и братьев на замужество. Они уговорам и мольбам в конце концов уступили… на горе и на долгие годы страданий самой Варвары.
Сестры Стечькины, несмотря на некоторые причуды и экспансивную неровность матери, воспитывались в любви, в понятиях утонченных и возвышенных, да еще с романтическим, в духе начала XIX века окрасом. А в купеческом доме Петровых Вареньке с первых дней пришлось претерпевать от мужа, и особенно от свекра, постоянные издевательства и даже глумления над ее дворянским м е н т а л и т е т о м, как бы теперь выразились, — и всем тем, что было ей дорого.
Варвара Николаевна была, как и мать, характера неуравновешенного, и при том нежной и хрупкой фантазеркой. В той купеческой среде, куда она попала, были совершенно неуместны устроенные ею оранжереи, ее вышитые шелками картины, изображавшие Юдифь и Олоферна или Фауста у ног Маргариты. Муж и старик Петровы восстанавливали против нее и детей, насмехались над ее причудами, в семье она была крайне одинока, а к Анне Николаевне ее отпускали редко и неохотно. Жизнь ее проходила в сплошных огорчениях, слезах и чуть ли не взаперти. Варенька умерла еще совсем молодой, оставив дочь Лидию (скончалась в юности) и сыновей Сергея, Александра и Серафима. Этот-то Серафимушка, как мы знаем из писем Анны Николаевны, окончил свою короткую и горькую жизнь скоропостижно — на стуле в трактире. Видать, и он не сумел вписаться в жестоковыйный петровский стиль взаимоотношений.
* * *
…Сохранился один потрясающий по колориту документ — старинное, почти 170-летней давности письмо Якова Стечькина сестре Анне Николаевне — уже Жуковской, в котором речь идет о его намерении выкупить у сестер Анны и Варвары, которую он теперь именует «наша бывшая сестра, теперь г-жа Петрова», принадлежащие
1847 года, июля 8 дня
Эх! Любезнейшие друзья напугали вы нас всех, особенно меня, своим сильным, могучим магнатом стариком Петровым. Как представил себе, что стуканет он волшебным своим костылем, да турнет всех насчет имений, да приберет к рукам, вот тебе бабушка Юрьев день, скажет тогда… ну да я придерживаюсь всероссийской пословицы «Бог не выдаст, свинья не съест», и в надежде на оно, отдыхаю от испуга, принесенного вашим письмом.
Вы пишете, что желаете продать нам братьям Вашу часть из имения за 12500 рублей. Мы на оное согласны, но это не иначе можно сделать как в сентябре месяце. Причина этому Егор Иванович, который коротко знает про дело Вороновой… Как вы знаете мы до сих пор мы не введены во владения ея наследством, но я предполагаю, что два месяца не составит разницы…
Желали бы очень, что бы часть ваша осталась в роду нашем, но если найдете выгодным отдать магнату Петрову, как ты пишешь сестра, то я, отчего не прочь…зависит это вполне от вас. Но предполагаю, что продажею нам части будет соблюдена, хотя не вполне, но половинная часть воли покойного Батюшки, скончавшегося в 1835 году: замечательный год для братьев, а в особенности для меня, бывшего 16 лет мальчишкой, но понимавшим все и сохранившим все в памяти до самой малой подробности и до сих пор, не сочтите Анна за упрек или за что-нибудь иное, это воспоминание о прошедшем в котором я должен дать отчет братьям пришедшим в такой уже возраст и отдал уже Николаю, который после оного в восторге от теперешних милых и родственных расположений бывшей нашей сестры, а теперь г-жи Петровой, да, a propos, не возьмешь ли ты, Егор Иванович, труд передать Г-же Петровой, не благоугодно ли и ей продать свою часть имения, чем бы она много обязала всех нас, да хлопотать и платить бы было заодно, да и сочлись то мы бы лучше с тем скорей.
Впрочем, как хочет, уведомь пожалуйста об оном, а ты Егор Иванович, приезжай к концу месяца и деньги в руки, да не забудь взять полную доверенность на продажу от жены. Прощайте друзья, желаю вам всего лучшего и истребления страха к сему могущественному старцу, и стоит только придерживаться моей наилучшей пословицы; целую ваших милых малюток. Остаюсь навсегда ваш брат
Яков Стечкин
Благие намерения братьев относительно собирания наследственных имений ничем толковым не увенчались: Яков Николаевич Стечькин проиграл свое родовое имение «Плутнево» в карты. И другие братья Анны Николаевны постепенно прожили свои состояния и земли, ничего не оставив наследникам. А наследники имелись: у Якова Николаевича были два сына — Николай (Стародум) и Сергей (революционер и писатель-фантаст Соломин), и две дочери — Любовь (писательница) и Анна. Все они весьма бедствовали. После потери состояния и родовых имений сыновья пытались самостоятельным трудом как-то встать на ноги, дочери уехали в Москву. Там самая младшая из них Анна без всякой помощи и средств, тяжело заболела и очутилась в больнице. С этого момента и до конца ее жизни заботиться о ней стал двоюродный брат — Николай Егорович Жуковский. В одном из его писем родным есть несколько строк об Анне:
"Виделся с Анною… Она вышла из больницы и поселилась в очень плохих нумерах на Рождественском бульваре, в ожидании присылки денег, на которые могла бы ехать в Ромны. Разумеется, эта присылка затянулась, и бедная Анна оказалась в горьком положении, так как хозяйка стала ее теснить и гнать за неуплату из нумеров. Я оказал ей маленькую помощь, она такая худая и горькая…"
Взял на себя Николай Егорович Жуковский и заботы о двоюродном брате Серафиме Петрове. После смерти матери ему был выделен собственный капитал из ее наследства — несколько тысяч. Но братья, распоряжаясь деньгами, ничего Серафиму не выделяли и вообще, как мы уже говорили, жестоко с ним обращались. Запой Серафима был неизлечим, он крайне бедствовал, голодал, опускался все ниже. Кроме Николая Егоровича за помощью обратиться ему было не к кому…