Воздыхание окованных. Русская сага

Домбровская-Кожухова Екатерина

Притом шалуном Николенька был изрядным, изобретательным: нашалит обычно, завяжет впереди рубашечку узлом, и ну скакать по комнатам. Раз как-то, в канун большого церковного праздника, когда все в доме были погружены в хлопоты, — собирались всем домом ехать в Глухово ко всенощной, а назавтра ждали гостей, трехлетний Николенька тоже нашел себе интересное занятие: он потихоньку снял в большой зале и по комнатам все портреты дедов, затем, кряхтя и пыхтя — портретов было немало, аккуратно расставил их в гостиной на диване и на креслах, а перед ними возжег маменькины церковные свечи, которые предусмотрительно стащил из ее киота (куда ему, разумеется, заглядывать было строго-настрого воспрещено).

И вот, наконец, обратили на него внимание, что он скачет на свой обычный манер перед мамашей, впереди узел на рубашке мотается, а сам весело напевает: «набедил, набедил, и не сказывает…».

Пошли за ним в гостиную смотреть, а там — страшная картина: полыхающие на креслах свечи (из маменькиных запасов), перед портретами прадедов, со всего дома собранных, а посреди всей мизансцены — раскрасневшийся от усердия, свечного жара и очень довольный своей затеей трехлетний «молитвенник»…

«Ну, конечно, пришлось малость посечь», — улыбаясь, обычно заключала Анна Николаевна свой рассказ: она любила вспоминать о детских проказах Николаши. Разумеется, ни в какие философские размышления на сей счет, она не пускалась. Баловство, да и только. Ведь ребятишки любят подражать тому, что видят вокруг: дети духовенства, к примеру, часто играют в священников или диаконов, а то иной раз и архиереев изображают, благословляя своих «сослужащих» сверстников архиерейским благословением. А потом, между прочим, очень часто сами становятся архиереями, хотя и не все, конечно…

Набожным был семейный быт Жуковских: привычно молитвенным, пронизанным живым страхом Божиим, церковностью, освящавшей весь круг жизни. Не трудно было предположить, что и Коля попросту в детском подражательном порыве тоже решил устроить уже знакомое ему богослужение, — нечто вроде родительской поминальной субботы. Но только ли так? Много ли мог значить мотив предприятия для столь еще малого дитя? Нет, это было деяние символическое. Можно даже сказать пророческое. Не иначе как по наущению Божию вознес тогда трехлетний Николенька свое непроизвольное, стихийное поминовение и похвалу своим отцам, знаменуя то, что именно он-то и станет для них «лучшей панихидой», самой яркой свечой и молитвой в память о них, а не только самым знаменитым и добрым потомком, но живым оправданием и увенчанием их трудов, скорбей и надежд перед Престолом Того, Кто, быть может, для сего-то и вызвал сей род из небытия…

* * *

Отец Павел Флоренский, священник и замечательный ученый-энциклопедист, учившийся у Николая Егоровича Жуковского в Московском университете, любивший и почитавший своего профессора, а затем и провожавший его в последний путь, на кладбище Донского монастыря, отпевавший его, в свое время много занимался метафизикой рода. Это была одна из излюбленнейших тем его размышлений. Род — есть единый организм, — утверждал о. Павел, — и имеет единый целостный образ, он имеет свое начало и конец во времени, свою цель движения и развития, стремясь к самому полному выражению своей идеи, своей задачи, данной ему Богом. Эту задачу рода должны выполнить особые органы рода — его энтелехия (от греч. — направление, «цель» и «имею», осуществленная цель бытия «обретение себя»), «благоухающие цветы или вкусные плоды» родовой жизни. Этими органами энтелехии рода и заканчивается цикл его жизни. Будет ли в дальнейшем потомство или нет — не важно. Оно может быть и даже дать начало новой ветви, новому роду, но это уже будет другая история.

«Всякая вещь имеет свое цветение, время наиболее пышного своего раскрытия, свое а к м е, когда она особенно полно и особенно цельно представительствует за себя, в ее четырехмерной, цельности. У всего есть во времени своя вершина, как есть наибольший размер и по каждому из прочих трех

измерений» (П.А.Флоренский. Время и пространство).

Но вернемся к теме избранничества и того узкого пути, которым ведет такового счастливца сам Промысел Божий…

Иллюстрация: фреска «Древо Иесеево» из единственного в мире храма в честь царепророка Давида в Тбилиси(иконописец Лаша Кинцурашвили).

Фреска изображает родословие Христа по Иосифу, обручнику Девы Марии, восходящее к отцу Давида Иессею (Мф.1:1-17). К царепророку Давиду восходит также и генеалогическое древо Пресвятой Богородицы. Царь Давид изображен художником — иконописцем у основания родословного древа.

Николай Егорович родился 5(18 по н. ст.) января 1847 года в Орехове. Егор Иванович был в отъезде в Коврове. Туда ему Анна Николаевна и отписала о рождении второго сына:

«Сердечный друг Жорженька, Господь снова посетил нас свою великою милостью: послал нам на утешение и поддержку сына Николеньку».

…И сказала Ева: «приобрела я человека от Господа» (Быт. 4:1).

Столь же величественным и простым было и слово Анны. Люди, чьи сердца устроены без мудрований и сомнений, живущие детской неколебимой верой — всецелым доверием Богу, — и к жизни обычно относятся просто. А где просто — там, как говорил преподобный старец Амвросий Оптинский, Ангелов со ста. Такие люди еще водились в старинной России. Но даже и в те времена блаженные эти души были в редкость, отличались от окружающих, давно разучившихся остро слышать лукавство своей собственной души, и разъедающие ее помыслы мелких расчетов. О! Если бы только они могли услышать свое собственное молчание…

Достойно удивления, как же близко обстоят в человеческом сердце добро и зло, и как они взаимопроникают: и запахами, и атомами своими, — поди разберись! Однако все-таки Церковь учит вниманию и трезвению, как главному условию всякого духовного делания — тому самому слушанию самого себя в глубинах душевных. И как же это оказывается, трудно. Даже в церковной среде это «слушание» большей частью подменяется культивированием внутреннего бухгалтера — а простота-то, простота — где? Ангелы-то куда поисчезали?!

Вот и выходит, что у одного простота, как у Анны Николаевны и сына ее Николеньки — как дар Божий от рождения, а другому надо пройти через какие еще тернии и труды трезвения и внимания к собственным своим скрытностям, чтобы потом Сам Господь даровал эту желанную и чудную простоту, которая есть на самом деле ни что иное, как свобода. А ведь свободны были многие наши предки! Однако неспроста в людях говорилось, что второе-то — великим трудом заработанное, выше первого. Впрочем, мы совсем отклонились от курса…

…Вот и Анна Николаевна нехитрым своим в простоте сказанным словом, сама того не ведая, предсказала самое главное о своей будущей жизни, ведь именно застенчивый шалун Николенька и станет ее верной и всежизненной опорой, утешением и увенчанием всех праведных трудов ее столь долгого века. Но тогда-то она навряд ли предавала своим словам какое-либо особое значение и думала о будущем своих детей совсем иначе.

* * *

Крестным отцом Николая стал граф Валериан Николаевич Зубов, а тетушка Варвара Николаевна Стечькина, тогда еще не вышедшая замуж за «магната» Петрова — крестной матерью. Крестины Колины совпали с праздником Крещения Господня, и это тоже был знаменательное событие, которому родители придавали промыслительное значение.