Воздыхание окованных. Русская сага
Шрифт:
«Милый друг Егор Иванович,
Я доехала с Верком очень хорошо, хотя довольно долго искала квартиру. Всех наших нашла здоровыми. Ваня страшно спешит, ныне он весь день ездит по закупкам, в четверг или пятницу уезжает непременно и берет с собою Володю. Ваня думает приехать за своими вещами в начале ноября, не более как на 2 дня. И к этому времени, с Божией помощью, и ты будешь здесь (это не случилось… — прим. авт. — Е.Д.). Приехавши сейчас же истратила 4 р., заплатила в лавочку, дала 1 р. Арине в адресную. У меня еще нет кровати и ныне еще я буду спать на полу. Дом очень тепел, не знаю, будет ли у нас тепло наверху.
Рояль и вся провизия доехали великолепно. Привезли с собою уток 10, не боясь, что они испортятся. Птица очень жирна и я боюсь, что когда вы ее запрете, она похудеет. Привози масло и творогу. Вообще все хорошо, что есть дома. Не знаю, как просуществую до 1-го — постараюсь. Маша просит всепокорно
Разлука с семьей легла тяжким бременем на сердце Егора Ивановича. Заработка Николая — 400 р. в год — не могло хватить на большую семью. Иван Егорович еле обслуживал сам себя. К тому же он взял с собой Володю. Но ничего из этого не вышло: Володя был очень хрупкого здоровья и не могу учиться в гимназии. Анна Николаевна предполагала, что жить в Волоколамске — тогда почти деревне, укрепит его здоровье. Володя пишет матери и просит разрешить ему приобрести карманный микроскоп (Егор Иванович называл Володю «мой профессор зоолого-ботаник»), а также прислать ему его книгу с рисунками разных жуков. К сожалению годы учения Володи совпали с самыми трудными в материальном отношении годами жизни семьи и ему не смогли дать правильного образования. Не попал после гимназии в университет и Валериан — он вынужден был искать место канцеляриста. Николай Егорович места себе не находил, видя, как измучились родители, изыскивая возможности для того, чтобы поставить на ноги детей. Егор Иванович должал по мелочам, запутывался и не видел выхода. Вот какое письмо направила ему Анна Николаевна — жена премудрейшая (сохраняю почти всю орфографию, пунктуацию и, разумеется, лексику):
«Дорогой мой папчик Жорженька, друг мой,
Все существо мое потрясено было твоею горестью. Куда девалась моя крепость и энергия. Ты печалишься, а я не с тобою. Целую ночь я не спала и ныне раненько ушла к обедне. Да поможет и укрепит тебя дорогого. О чем иже тосковать? От чего отчаиваться? Не всегда ли мы несли эту тяготу, в пирах ли в роскоши, или в карты разметали детское достояние: все для них, для деточек-кормилец, с нуждою, с тяготою для себя отдавалось им. Жив Бог и они воздадут нам сторицею. Не будем мы как неразумные земледельцы оплакивать огромное количество семян, кинутых весною в землю. Жатва будет богата. А у нас какие богатые всходы. Сын — товарищ прокурора, другой — магистр, третий к осени непременно будет иметь место, потому что исправляет должность товарища столоначальника, четвертый идет отлично, даровитый будущий профессор. А отец плачет, что он задолжал мало-толику. Стыдись и не гневи Бога, а воскликни с благодарностью: «Откуда мне сие, недостоин есмь». Он, соделавший такое чудо (здесь Анна Николаевна вспоминает чудо в Капернауме: «Сотник рече Иисусу: Господи, несмь достоин, да под кров мой внидеши: но токмо рцы слово, и исцелеет отрок мой» (Мф.8:8) — прим. мое. — Е.Д.) не возможет помочь тебе уплатить кому следует — тем более, что так болезненно это.
Возстань, воспрянь и воспоем вместе: «Тебе Бога хвалим, тебе, Господа, величаем» (здесь А.Н. цитирует Песнь хвалебную свт. Амвросия Медиоланского: «Тебе Бога хвалим, Тебе Господа исповедуем. Тебе Превечнаго Отца вся земля величает…» — прим. мое. — Е.Д.). Жатва близка обильная».
Вот какова была Анна Николаевна — бабка ее пожар тушила сидя на пороховой бочке, а она много выше взяла, нежели «коня на скаку» останавливать — она никогда не падала духом, не унывала, имела неколебимую веру в Промысел Божией и этой верой укрепляла тех, кто был рядом с ней. Вот она — и была истинным образом русской женщины. Мне всегда мнится в ней нечто царственное, древнее, византийское возможно, она была глубоко права, чтя превыше всего родство со святителем Филиппом, Митрополитом Московским — не от святого ли печальника земли Русской она унаследовала эту крепость духовную? А сын — чистоту и невероятной силы конструкторский дар, которым славился предок игумен Соловецкий Филипп (Колычев), оставивший после себя на острове чудеса инженерной мысли XVI века, которые дожили и до наших дней. Воистину неисповедимы пути Господни! И сколь разнятся они от путей человеческих…
В
Отчаяние — грех смертный, и православный человек греха этого пуще геенны боится, потому что он и есть — живая геенна, а если, упаси Бог, подступит к сердцу таковой безысходный душевный обморок, то спешит тот скорбный человече скорее припасть ко Спасителю и Матери Божией в покаянии и молитве о свышней помощи…
Только всякий ли раз сумеет человек распознать в недрах своей смятенной души, где скорбь великая, а где, обессиливая душу, эта скорбная мука уже перелилась через край в омут безнадежного отчаяния, вытолкнув его из океана Божией жизни в область смерти духовной…
Но черезо все должен пройти человек, сохранить бы только ему доверие Богу.
…Я не знаю, как сумел пережить добрейший Егор Иванович кончины близких, — не осталось о том воспоминаний, ведь он почти всегда пребывал в стороне, и к тому же в глубокой своей молчаливости, никогда к своим страданиям ничьих взоров стараясь не привлекать. Как перенес он безвременную кончину любимого своего сына Володи, — удивительно талантливого, непритязательного юноши, так тихо и кротко, в глубокой сердечной тишине смирения принявшего свою участь, — мы не знаем. Володе бы в хорошую московскую гимназию, да в Университет по редкостным его способностям, — он был и рисовальщиком дивным, — его мастерские зарисовки растений и живого мира напоминали тончайшей своей техникой и изысканностью графику Дюрера, и в своих занятиях ботаникой и зоологией уже в отрочестве Володя достиг высокого университетского уровня. Но досталась ему иная стезя: учился дома, нередко пребывая вдалеке от матери и отца, здоровья был очень слабого — милый, грустный лик, для чего ты вошел в этот мир, отчего так рано оставил его, — Верочка-сестрица младшая, дифтерит перенесла, выжила, а ты, намучавшись в тяжкой болезни, тихо угас в канун церковного праздника Зачатия праведной Анны, — небесной покровительницы матушки Анны Николаевны, и празднования иконе «Нечаянная Радость».
…Был очень холодный декабрьский день. Ты отходил, а рядом металась в кризисе младшая сестрица, для которой ты был чуть ли не самым любимым и близким человеком — «няней Володей». Ты один вместе со старенькой няней Аришей пестовал ее, совсем маленькую, в Орехове, когда матушка вынуждена была жить со старшими братьями в Москве, на жизненное становление которых были положены все семейные возможности и силы.
И вот Веренок, — прабабушка моя — выжила, ты же отошел ко Господу, будто своей кончиной ты «выкупил» ее (и только ли ее?) долгую жизнь. Слышала я, слышала, как однажды про Божественные весы и меры жизни говорил мне когда-то Духовник… Говорил со значением, применительно к судьбам родных мне людей, и хотя речь шла несколько об ином, но близок был подход и мысль: "Вручая одному человеку золотое приданное Веры, другому-то, возможно, Бог в то же время такой силы и жизненной опоры не дарует, а то и лишает вовсе…». Духовник говорил со значением, и, как всегда, смысл сказанного был много глубже слышанных слов.
«И отвечал Иов Господу и сказал: знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено. Кто сей, омрачающий Провидение, ничего не разумея? — Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал. Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне. Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» (Иов. 42: 1–6).
…Насколько может смертный человек прозирать в тайну сердца другого, настолько очевидным было Володечкино врожденное душевное добро — удивительная чистота и кротость, в которой он еще и преуспел, превзойдя отца и брата Николая, все же очень живого, веселого, деятельного и на земле крепко укорененного, рожденного для созидания в этом мире.
Непостижимая человеческому уму «логика» Божия, величайшее таинство жизни — Промысел Божий о наших судьбах: вот уж кто из семьи Жуковских прошел по жизни подлинным странником, никого не задев даже в мыслях, так это ангел Володя.
«Бог никогда не приемлет ничего из того, что не связано с добродетелью и истиной, и попускает Он только то, что связано с ними», — говорил святитель Григорий Нисский. — «Он попускает, что забираются из жизни преждевременно младенцы, а иногда, если Он преследует какую-то другую цель, попускает нечто иное».