Вождение за нос
Шрифт:
С Чапаева Ожерельев свернул на Московскую и поехал вверх, скорее всего через район «Сенного» рынка в аэропорт. Там же неподалеку «Золотая Грива», которую он посещает практически ежедневно, — попутно вспоминала я те данные, которыми меня снабдил Груздев.
На светофоре мне пришлось затормозить, а вот антиквару повезло гораздо больше. Я ехала следом за его «Фордом» на небольшом расстоянии, потому что боялась, что он заметил мою машину еще во дворе. Почему-то мне всегда казалось, что люди, имеющие отношение к антиквариату, очень наблюдательны. А осторожность, как правило, никогда не бывает излишней.
Его «Форд» поднимался по улице Танкистов. Этого я, собственно, и ожидала. Как же приятно, когда все идет по твоему плану. Но с другой стороны,
Теперь во что бы то ни стало нужно припарковаться как можно дальше от Леопольда Вольдемаровича и незаметно проследить за ним.
Из машины объект вышел без кейса, зато старательно запер машину и проверил сигнализацию. Интересно, это врожденная осторожность или он опасается за ценный предмет, который не решается взять с собой в здание аэропорта?
Следуя за ним, с совершенно отсутствующим видом я прошла к расписанию рейсов и сделала вид, что внимательно изучаю его. Потом пришлось доставать из сумочки зеркальце, чтобы посмотреть, чем занят Ожерельев, вдруг мне уже пора вмешаться?
На посадку заходил самолет, выполняющий рейс из Москвы. Ожерельев засуетился, всматриваясь в разношерстную толпу, заполнившую здание аэропорта. Наконец, он увидел того, кого так долго высматривал, и, радостно помахав рукой высокому мужчине в белоснежном костюме, пошел ему навстречу. Я находилась на довольно почтительном расстоянии, заметить меня они не должны были, тем не менее продолжала соблюдать максимальную осторожность.
Оба господина сели в серебристый «Форд» и покатили назад по той же самой дороге. Правда, теперь они остановились у «Золотой Гривы» и прошли в ресторан. Время обеденное, мой желудок недвусмысленно стал намекать на то, что неплохо бы и мне перекусить чем-нибудь легким, а заодно выпить кофе, о котором я так мечтала, пока ожидала Леопольда Вольдемаровича у подъезда.
Не тот случай, чтобы долго раздумывать. Выйдя из машины, я направилась следом за своими «подопечными». Ожерельев не блистал оригинальностью, в этот ресторан обычно ведут всех достойных гостей. Интерьер ресторана, выдержанный в пурпуре и золоте, может быть и показался бы кому-то слишком роскошным, но все же он не отпугивал и не утомлял посетителей. Мягкий плюш стульев с высокими резными спинками и удобными подлокотниками повторялся в тяжелых портьерах, отгораживающих полумрак зала от мира за окном. Маленькие светильники на каждом столике кое-где заменяли молочные свечи. Атмосфера непринужденного праздника царила в воздухе, пропитанном ароматами дорогих духов и сигар. «Золотая Грива», несмотря на название, ничуть не походила на конюшню, что становилось понятно еще у входа. И только написанные маслом картины с изображением лошадей прекрасно дополняли интерьер, оправдывая название заведения.
Ожерельев и его гость расположились едва ли не за самым лучшим столиком ресторана, что, в принципе, не удивляло. Официант уже суетился вокруг них, предлагая к главному меню карту вин в отдельной папке.
Меня также не задержали с обслуживанием. Я едва не решилась нарушить правила этикета и заказать себе кофе сразу, но все-таки удержалась и попросила лазанью, сразу же сообщив, что на десерт я буду кофе и грушевый мусс.
Интересующие меня джентльмены что-то обсуждали по-немецки, но достаточно тихо, поэтому я не могла разобрать, к чему сводилась беседа. Когда первое и второе было съедено, официант подал кофе. Деловой этикет предписывает не начинать обсуждение дел, пока не закончится ланч. Поэтому Ожерельев только сейчас достал свой кейс и поставил его на угол стола. Жестом именитого фокусника, дающего свое единственное представление для гостя, он щелкнул по кодовым застежкам и откинул крышку.
«Вуаля!» — хотела произнести за него я, но, естественно, не стала этого делать. Было бы глупо выдавать себя подобной мелочью.
Господин Штокингер протянул руки к бархатной коробке, которую извлек из чемоданчика Леопольд Вольдемарович,
Как же я пожалела в тот момент, что не обладаю перископическими глазами! Этого действительно не хватало. Люди — несовершенные существа, но что поделаешь… Поэтому я просто вытянула шею, уподобившись страусу.
Тем не менее все, что мне нужно было увидеть, я все-таки углядела. Дело не в том, что немец и Ожерельев не собирались прятаться. Просто экспрессивность гостя сыграла мне на руку, как никогда.
Разумеется, в фиолетовой бархатной коробке лежала статуэтка Мары, в чем лично я и до того ни секунды не сомневалась. Но вот то, что последовало за ее извлечением из ларчика, поразило меня до глубины души.
Я сидела, уставившись на Ожерельева и его гостя, теперь уже совершенно не стесняясь и не боясь быть обнаруженной. Леопольд Вольдемарович то сиял, как начищенный пятак, то взволнованно поглядывал на статуэтку и Штокингера. Глазенки, темные, как пуговицы, ни на мгновение ни на чем не останавливались. Почему-то этот толстый господин с переваливающимся через ремень брюшком напоминал мне лису и вызывал какое-то непонятное отвращение.
Немец вынул из внутреннего кармана белоснежного пиджака лупу и принялся внимательно рассматривать Мару. Потом в задумчивости поскреб статуэтку ногтем, посмотрел еще раз, словно хотел в чем-то убедиться. Ожерельев подозвал официанта и попросил коньяку. Потом обратился к гостю, производящему нелепые, казалось бы, действия со статуэткой.
У меня горели ладони. Я не могла поверить глазам — так легко Ожерельев продает статуэтку, которую подменил по его наущению курьер. Подобная наглость просто не укладывалась в голове. Все происходит на глазах у людей, и никто ничего не подозревает. Со стороны оба господина выглядели весьма пристойно — к примеру, деловые партнеры обедают, и один из них преподносит подарок, за которым следует бутылка коньяка, чтобы уж получить все удовольствия.
Официант появился с изысканным графином и двумя рюмками на подносе как раз в тот момент, когда все и произошло. Я не верила в то, что вижу, до последнего момента. И только звон разбивающегося стекла привел меня в чувство. А вообще, хотелось, чтобы, как в детстве, кто-то больно ущипнул меня. Тогда процесс разделения реального и кажущегося проходит гораздо быстрее.
Мизансцена была потрясающая. Если бы этот момент захотели использовать в каком-то фильме, мы вряд ли бы смогли все повторить. Но будь где-то поблизости камера, дополнительного дубля не потребовал бы самый придирчивый режиссер. Участие приняли практически все: метрдотель стоял на расстоянии не больше шести шагов, готовый в любой момент исполнить каждую прихоть клиентов, официант тоже не успел далеко отойти, всего лишь обогнув соседний стул, почтенная пара — дама в норковом манто и седобородый господин — входил в зал, не подозревая о том, что случится в следующую секунду. Я вытянула и чуть не свернула шею, наблюдая за Ожерельевым, напрочь забыв о кофе и десерте.
Итак, «сцена в ресторане», камера, мотор, снимаем!
Ожерельев натянуто, как-то вымученно улыбается гостю, который удивленно поднимает лохматые брови и переводит взгляд со статуэтки на сидящего напротив Леопольда Вольдемаровича, глаза которого становятся темнее, а к лицу приливает кровь. Штокингер привстает со своего стула, подаваясь всем корпусом вперед. Это все будто снимается крупном планом, камера успевает запечатлеть эмоции, так ярко выраженные на лицах мужчин.
Немец поднимается в полный рост, словно нависая над Ожерельевым, который теперь вжимается в спинку стула, становясь одновременно ниже и круглее. Но и эта трансформация не спасает Леопольда Вольдемаровича от летящего в него графина с коньяком. Графин становится жертвой разъяренного гостя, смахнувшего его огромной ладонью со стола. Темная, с янтарным отблеском жидкость оставляет пятна на белоснежной, гладкой скатерти и рубашке. Гость нечленораздельно возмущается, отчаянно жестикулирует, словно пытаясь что-то доказать.