Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне
Шрифт:
– Да.
– Его не вышвырнули?
– Нет. Я был при этом.
– Я услышал об этом в Праге. Говорили, что его вышвырнули. Тогда я вернулся сюда. Присмотреть за детьми. Я когда-то обещал ему это. Он был еще молодой. Всего шестьдесят. Не думал я, что все так получится. Но он немного свихнулся с тех пор, как умерла Рахиль. – Мориц Розенталь взглянул на Штайнера. – У него было много детей. У евреев часто так бывает. Они любят семью. Хотя, в сущности, им не следовало бы ее иметь. – Он закутался плотнее в свою крылатку, словно его знобило, и показался вдруг
Штайнер вытащил пачку сигарет.
– Как давно вы уже здесь, папаша Мориц? – спросил он.
– Три дня. Нас один раз поймали на границе. Я перешел с одним молодым человеком, которого вы знаете. Он мне о вас рассказывал. Его зовут Керн.
– Керн? Да, я его знаю. Где он?
– Тоже где-то здесь, в Вене. Я не знаю где.
Штайнер встал.
– Попробую его найти. До свидания, папаша Мориц, старый бродяга. Бог ведает, когда увидимся.
Он зашел в каморку, чтобы попрощаться с детьми. Все трое сидели на одном из матрацев, разложив перед собой содержимое чемодана. Мотки пряжи были аккуратно сложены в кучку; рядом лежали ремни, мешочек с шиллингами и несколько пакетиков с шелковыми нитками. Белье, ботинки, костюм и другие вещи старого Зелигмана еще оставались в чемодане. Увидев вошедших Штайнера и Морица Розенталя, старший непроизвольно прикрыл вещи руками. Штайнер остановился.
Мальчик посмотрел на Морица. Его щеки раскраснелись, а глаза блестели.
– Если мы это продадим, – сказал он возбужденно и указал на вещи в чемодане, – будет на тридцать шиллингов больше. Тогда мы сможем сложить все деньги и еще взять материю – шотландку, шерстяную ткань с начесом и чулки тоже – на них больше заработаешь. Я прямо завтра начну. Завтра в семь начну. – Он серьезно и очень напряженно глядел на старика.
– Хорошо! – Мориц Розенталь погладил его по узкой голове. – Завтра в семь начнешь.
– Тогда Вальтер не поедет в Румынию, – сказал мальчик. – Он может помогать мне. Мы продержимся. Тогда только Максу придется ехать.
Трое детей глядели на Морица Розенталя. Макс, младший, кивнул. Он считал это правильным.
– Посмотрим. Мы еще раз обсудим все это потом.
Мориц Розенталь проводил Штайнера до двери.
– Им некогда горевать, – сказал он. – Слишком большая нужда, Штайнер.
Штайнер кивнул.
– Надеюсь, мальчика не сразу поймают…
Мориц Розенталь покачал головой.
– Он уж будет начеку. Он достаточно много знает. Мы рано учимся жизни.
Штайнер отправился в кафе «Шперлер». Он давно не заходил туда. С тех пор как у него появился фальшивый паспорт, он избегал тех мест, где его знали раньше.
Керн сидел у стены на стуле. Он спал, положив ноги на свой чемодан и откинув назад голову. Штайнер осторожно присел рядом; он не хотел его будить. «Немного повзрослел, – подумал он. – Повзрослел и возмужал».
Он огляделся. Около двери сидел, нахохлившись, советник окружного суда Эпштейн, перед ним на столе лежало несколько книг и стоял стакан вина. Он сидел один, и вид у него был недовольный; напротив него не было ни одного клиента, испуганно зажимающего в ладони пятьдесят грошей. Похоже, что конкурент, адвокат Зильбер, переманил у него клиентуру. Но Зильбера в кафе не было.
Подошел кельнер, хотя Штайнер и не подзывал его. Узнав гостя, он просиял.
– Вы снова здесь? – фамильярно спросил он.
– Вы меня помните?
– Еще бы не помнить. А я уж о вас беспокоился. Ведь сейчас порядки стали много строже. Как всегда, один коньяк, сударь?
– Да. А куда же подевался адвокат Зильбер?
– Это тоже жертва, сударь. Арестован и выслан.
– Так. Господин Черников давно заходил?
– На этой неделе не был.
Кельнер принес коньяк и поставил поднос на стол. В тот же момент Керн открыл глаза, заморгал, потом вскочил:
– Штайнер!
– Иди сюда, – ответил тот спокойно. – Выпей-ка этот коньяк. Ничто так не освежает, если спишь сидя, как глоток спиртного.
Керн выпил коньяк.
– Я уже два раза искал тебя здесь, – сказал он.
Штайнер улыбнулся.
– Ноги на чемодане. Значит, ты без пристанища?
– Да.
– Можешь ночевать у меня.
– Правда? Это было бы чудесно. До сих пор я снимал комнату у еврейской семьи. Но сегодня пришлось выметаться. Они слишком боятся держать кого-либо дольше двух дней.
– У меня тебе нечего бояться. Я живу далеко отсюда. Можем отправиться прямо сейчас. У тебя невыспавшийся вид.
– Да, – сказал Керн. – Я устал. Не знаю почему.
Штайнер сделал знак кельнеру. Тот прискакал галопом, как старый боевой конь, долго ходивший в упряжке и вдруг заслышавший звук трубы, играющей сбор.
– Спасибо, – сказал он, полный ожидания, прежде чем Штайнер успел расплатиться, – благодарю покорно, сударь!
Он взглянул на чаевые.
– Целую руку, – пробормотал он восхищенно. – Ваш преданный слуга, господин граф!
– Нам надо в Пратер, – сказал Штайнер, когда они встали.
– Я пойду куда скажешь, – ответил Керн. – Я уже совсем проснулся.
– Поедем на трамвае. Ведь у тебя чемодан. Все еще туалетная вода и мыло?
Керн кивнул.
– А я тем временем переменил имя; но ты можешь и дальше называть меня Штайнером. Это имя я ношу на всякий случай как человек искусства. И всегда могу утверждать, что это мой псевдоним. Или что другое имя – псевдоним. Смотря по обстоятельствам.
– Кто ты теперь?
Штайнер рассмеялся.
– Некоторое время я был помощником кельнера. Потом прежний помощник вышел из больницы, и я вылетел. Теперь я ассистент в аттракционе Поцдоха. Подсадной в тире и ясновидящий. А что у тебя на примете?
– Ничего.
– Может быть, я устрою тебя к нам. Нам бывают нужны люди для подсобной работы. Завтра я капну на мозги старому Поцдоху. В Пратере хорошо то, что никто не контролирует. Тебе даже не потребуется прописка.
– Господи, – сказал Керн. – Это было бы великолепно. Мне очень бы хотелось теперь задержаться в Вене.